Двадцать первый век давно перевалил на второй десяток. Несмотря на все экономические и политические кризисы, город Святого Петра и трех революций по-прежнему рос, строился и развивался. Там, где лет пятнадцать назад находились лишь пустыри, теперь вширь расползались кварталы, ввысь стремились многоэтажные новостройки, разбегались во все стороны новые улицы. Большие дома, хороший асфальт, строгость линий и аккуратность фасадов придавали новым районам вполне европейские очертания.
Александр Евгеньевич отложил книгу, снял очки для чтения, надел другие очки для дали, охнув, с трудом поднялся из кресла и, придерживаясь за стену, вышел на балкон. Апрельский день выдался ясным. В прозрачной свежести весеннего воздуха по тусклому северному небу медленно плыли редкие облачка. С застекленного балкона новой трехкомнатной квартиры на пятнадцатом этаже открывался потрясающий вид. Налево, за торговым комплексом, виднелось Петергофское шоссе и все пространство за ним до Дудергофских высот, направо открывалась панорама Финского залива до самого Кронштадта, прямо находились Стрельна и Петергоф, а за ними, где-то вдали, угадывался городок Ломоносов, он же когда-то назывался Ораниенбаум.
Годы неумолимо брали свое. Все-таки ему осталось лишь несколько лет до сотни, а это слишком, наверное, много для человеческого организма. Но Александр Евгеньевич, хоть и схоронил уже всех друзей, сам еще был способен кое-как бороться с возрастом. Старая закалка давала возможность стоически преодолевать боли в суставах, слабость, одышку и головокружение. Хотя последние месяцы гулял Александр Евгеньевич, преимущественно, по квартире, на балконе, да по врачам в сопровождении невестки или сына.
Первая жена его погибла в войну, а детей от нее не было. Второй раз Александр Евгеньевич женился только после сорока. Сын, Сергей Александрович, пошел в отца самостоятельностью и самодостаточностью, женившись в первый раз еще позже, чем отец во второй. Потому и внук появился, только когда деду уже давно перевалило за восемьдесят.
Как и многие люди старой закалки, Александр Евгеньевич всю жизнь проявлял как по отношению к окружающим, так и к себе, излишнюю требовательность, был разборчив. Трагедия первого брака и упорное желание строить семейную жизнь лишь с самой достойной женщиной, с истинной королевой домашнего очага, порядочной, любящей и заботливой, каких во все времена исчезающе мало, привело его в итоге к небольшой семье и позднему ребенку. Все имеет свою обратную сторону, и теперь, на склоне лет, вместо того, чтобы наслаждаться общением с кучей правнуков, Александру Евгеньевичу приходилось довольствоваться единственным внуком.
Вторая жена Александра Евгеньевича, Лена, вместе с которой прожили больше сорока лет, и которую он любил всем сердцем, родила только одного мальчика. Лена, хоть и была на двенадцать лет младше мужа, полжизни страдала целым букетом заболеваний и несколько лет тому назад умерла от женской онкологии. Глупая мучительная смерть, а еще говорят, что по статистике женщины живут дольше мужчин!
Отогнав грустные воспоминания, Александр Евгеньевич подумал о внуке. Маленький Алешка родился под счастливой звездой. Семья, в которой он появился на свет, не была бедной, не влачила существование от получки до получки, не снимала чужое жилье. За собственную отличную квартиру в новом доме им не нужно было, как большинству соседей, выплачивать огромный ипотечный кредит.
Александр Евгеньевич, конечно, внес в семейную копилку свой скромный вклад. Поддавшись на уговоры сына и невестки, он, пожертвовав тишиной уединения, в которой пребывал все годы после смерти жены, продал свою двухкомнатную квартирку в «хрущевке» и съехался с детьми, у которых до этого тоже имелась «двушка» в районе станции метро «Проспект Ветеранов». Теперь минул почти год с тех пор, как трудности переезда остались позади, а дедушка, его сын с невесткой и внук поселились все вместе.
После одиноких лет пожилому человеку нелегко было приспосабливаться к семейному укладу, к сложному характеру взрослого сына и к капризам неуравновешенной невестки. Но больше всего выбивал из колеи размеренной старческой жизни взрывной темперамент внука. Алешка был непоседливым и неусидчивым избалованным ребенком. К своим одиннадцати годам он не любил читать, не занимался спортом, зато любил вкусно кушать и много болтать громким голосом, имея обо всем на свете свои суждения, почерпнутые, по большей части, из американских блокбастеров, мог долгими часами играть в компьютерные игры, переписываться с одноклассниками через интернет или разговаривать по телефону.
В очередной раз, оглядев красивый вид с балкона, очень пожилой человек вернулся в свою шестнадцатиметровую комнату. При переезде, невзирая ни на какие возражения сына и невестки, Александр Евгеньевич настоял на перевозе в новую квартиру своих любимых вещей, предметов обстановки и книг библиотеки. Конечно, когда он умрет, наследники выкинут его старую мебель. Но пока он жив, его вещи останутся при нем. Так он решил, и точка.
В серванте шестидесятых годов прошлого века в металлической рамке под стеклом покоилась большая черно-белая фотография, на которой молодой статный морской лейтенант в летней светлой форме обнимал стройную блондинку в красивом платье. Александр Евгеньевич еще раз посмотрел на эту любимую старую предвоенную фотографию. Он всегда помнил первую жену молодой и красивой, радующейся жизни. И себя он, глядя на фото, вспоминал бодрым и активным. Его фотография со второй женой, красивой брюнеткой с тонкими чертами лица, висела над сервантом. Там он уже был в форме капитана первого ранга и совсем не столь молод, но еще полон сил. Он засматривался на фотографии подолгу, и его разум в это время гнал от себя воспоминания о тяжелых годах войны, о трудном послевоенном быте, о болезнях и скорби от потерь близких, о пришедшей старости. Долгая жизнь почему-то мелькала в памяти очень быстро, слишком стремительно по сравнению с количеством прожитых лет.
Зуммер домофона заставил старика вздрогнуть и прислушаться. Несколько коротеньких сигналов извещали о том, что внизу, на входе в подъезд, сработал электронный ключ. Значит, внук возвращается из школы. Александр Евгеньевич перевел взгляд на часы. Действительно, почти два. Пора бы уже. Старик вышел из своей комнаты в коридор, ведущий в прихожую.