Вступление
Этот слепой текст, напечатанный на пожелтевших страницах на старенькой печатной машинке, я получила от своего дяди. Некоторые страницы – это рекламные плакаты кандидата, другие – папиросная бумага. Текст лишён абзацев. Видно, что бумага явно экономилась… Время, когда Борис писал роман, было трудное, советское на самом излёте. Чтобы иметь бумагу, он специально устроился расклейщиком объявлений. Вот на обратной их стороне и писал. Никому о том, что пишет, рассказать не мог, упрятали бы в психушку. В самом ещё начале, когда это произошло, попытался рассказать о случившемся жене, но она посоветовала больше не пить…
Получила я эту рукопись не сразу. Дядя говорил, что тема очень специфическая, что нельзя воцерковленным этого читать, что писал он не для прочтения кем-то, а потому, что не мог не писать, потому что такова была воля Светлого. При этом велено ему было не беспокоиться о том, для чего и кого пишет. Было условия – писать первоначально только от руки.
Наверное, я бы не узнала о рукописи, но случилось так, что у дяди открылась большая язва в желудке. Я положила Бориса к себе в отделение, где работала младшим научным сотрудником. У меня был свой кабинет, в котором стояла печатная машинка, вот он и попросил разрешения проводить вечера в моём кабинете. Я разрешила. Как-то я нагла на полу, оброненный дядей печатный лист, прочитала его и стала задавать вопросы. Ответил, что не хочет об этом говорить. Я не стала настаивать.
Когда умерла моя бабушка, его мать, мы встретились на похоронах и разговорились о том, что сейчас с её душой происходит. Я предположила, что бабушка незримо присутствует на похоронах. Борис сказал, что мамы рядом нет, что она далеко и ей хорошо. Слово за слово, и он рассказал мне о рукописи. Так всё и началось.
Первоначально он только рассказывал мне кое-какие эпизоды, потом разрешил почитать ещё не оконченную рукопись, не вынося из его дома. Разумеется, прочитала я тогда несколько первых глав, тех что были им отпечатаны. Я видела рукопись, написанную его, положенным влево, почерком. Попросила его дать экземпляр книги, когда она будет напечатана. Он сказал, что книга ещё не окончена. Задержка с написанием случилась из-за того, что в какое-то время возникли проблемы с покупкой бумаги. Устроился расклеивать объявления и писал на обратной их стороне. Писал – на чём придётся – это было видно.
В итоге две папки-скоросшиватели, получил мой отец, когда Борис приехал к нему в гости. Они с мамой прочитали рукопись, и предложили её прочитать мне. Но я была очень занята и отложила прочтение на «потом», а потом забыла о тексте. Вспомнила пару лет спустя. Забрала папки к себе, сказав, что потихоньку перепечатаю текст, чтобы даль почитать уже повзрослевшим детям и парочке подруг.
Времени было мало, и перепечатка рукописи продвигалась медленно. Недавно решила разместить уже напечатанное на каком-нибудь литературном форуме, потому что текст кажется мне интересным. Борис рассказывает интересные эпизоды из своей жизни. Кроме воспоминаний описываются некие мистические события связанные с Иисусом, Хранителем, Матфеем, Лукой и некоторыми другими библейскими персонажами. Борис уверял, что это не фантазии, не литературный приём, а произошло с ним реально. Так ли это? Не поручусь… Мои родители воспринимали написанное, как автобиографическую повесть с элементами мистики… Пусть так. Будет ли роман кому-то интересен или нет, не знаю. Борис был ещё жив, когда я спросила у него разрешение поместить рукопись в Интернете. Он сказал, что тяжело болен, и ему всё равно. У него был обнаружен рак горла.
Дядя уже умер. Не так давно он приснился мне, во сне поцеловав меня, и я решила, что надо понемногу начать размещать, написанную им книгу.
Евангелие – атеисту – отрицание отрицания
В начале было Слово, и Слово было у Бога…
Спрятавшись в густом лапнике ели и вцепившись в ее шершавый липкий ствол, приникнув к ней всем телом, и щекою понял я, что не спрятался и увиден, замечен, взглянул в бездонные синие глаза и в невыразимом ужасе поняв, что душа моя покинула тело, бросился бежать. Удивительно, что я ни разу не упал в том паническом бегстве сквозь густые лапы елей, ветки кустарника на опушке, которые хватали, цепляли меня за одежду. Затем были какие-то колдобины, промоины, неровности обработанного поля, густо засеянного кормовыми травами, опутывавшими мои ноги. Бег был так стремителен, что ветер свистел у лица и срывал слезы с углов глаз и, забивая через открытый рот плотной пробкой глотку, был плотен и ощутим, словно я не бежал, а несся на мотоцикле.
Перелетев, таким образом, поле и очутившись на опушке другого лесного массива, я чуть не споткнулся о ствол, весной поваленной ветром, старой, еще не умершей, березы, с черным мощным комлем и глыбой, вывороченного с дерном и землею, корневища. Последним усилием перепрыгнул и, обессилев в прыжке, осел на тропу, буквально свалился с ног, неосознанно подвернув их под себя «по-узбекски», как привык в детстве, в Фергане, где был с матерью, теткой и братом в эвакуации в начале войны. Сидел я вплотную к лежащему стволу. Рюкзачком за спиною опираясь в изогнутый комель и дернину корневища. Я задыхался. Сердце готово было выпрыгнуть через глотку. Пот струился и стекал по голове, лицу, шее под одежду, и была она под курткой противно липкой и сырой. Дыхание странно быстро восстановилось, и сердцебиение успокоилось, только дрожь продолжала бить все тело. С трудом я высвободился от лямок рюкзачка, достал из кармашка пачку сигарет и зажигалку. Вынимая трясущимися руками сигарету, я рассыпал несколько по траве, но собирать не стал, прикурил судорожно, задохнулся дымом, зажмурившись, вслепую, развязал веревку, достал и прислонил к стволу термос, не открывая ее, вынул два свертка с остатками еды и положил их в ногах. Делалось это механически. Мыслей в голове не было никаких и даже страха уже не было. В правой руке, свободной от сигареты, оказался мой старенький транзистор, настроенный на волну «Маяка». Я нажал на кнопку включения. Раздались позывные, мелодия «Подмосковные вечера» перед сигналами точного времени. Взглянул на часы, высвечивались последние секунды перед полуднем. Зазвучали сигналы точного времени, но последний сигнал как бы растянулся и , затихая, пропал. Часы мои электронные так и не пропищали полдень. Экран их тихо угас. Вспыхнула первая мысль: «Батарейки сели… не вовремя!». Сигарета сгорела как-то стремительно. Окурок стал жечь пальцы, и я, не глядя, ткнул его в мягкую влажную траву у своей ноги. Тут то и прозвучал вопрос:
–
–Осознаешь ли, понимаешь- ли, знаешь ли, кто над тобою и перед тобою? – слышу вопрос, заданный негромко и очень отчетливо с твердостью, исключающей возможность уклониться от ответа с помощью жеста, мимической ужимки, какого-либо междометия или мычания. Голос прозвучал чуть сверху, но явно вблизи.
