1. Глава 1
Страх. Липкий и тяжелый, который словно придавливает к земле, заставляя забиться в угол и сидеть там, надеясь, что все наладится.
Но ничего не наладится. За двадцать лет я успела убедиться.
Этого дня я ждала всю сознательную жизнь. С ужасом. С замиранием сердца. И вот он настал.
— Элли, тебе письмо! — излишне радостно прокричал младший брат. Несмотря на то, что Бруну было всего семь, он все понимал, однако старательно делал вид, что ничего плохого не происходит.
— Сейчас спущусь, — ответила в тон ему и поднялась с кровати, на которой просидела весь день, изучая отвратительную картину, висевшую на противоположной стене, однако сейчас даже она казалась милой и по-домашнему родной.
Разгладив складки на юбке, медленно вздохнула, посмотрела в зеркало и попыталась улыбнуться. Отражение послушно растянуло губы. Получилось совершенно неискренне, однако сейчас это не имело никакого значения, поэтому, удовлетворившись хотя бы таким результатом, вышла из комнаты.
В доме, как это обычно и бывало, кипела работа. Горничные сновали по лестнице, выполняя многочисленные мамины поручения, маме вообще нравилось, когда вокруг бурлила жизнь. Садовник, которого я заметила, выглянув в окно, аккуратно, словно имел дело с каким-нибудь сокровищем, обрезал розы, а аппетитный аромат еды, разносящийся по дому, свидетельствовал о том, что повара на кухне вовсю занимались приготовлением обеда.
Для непосвященного человека все выглядело совершенно обычно, но я-то знала, как именно создавалась эта иллюзия нормальности. Лично вчера слышала, как отец доходчиво объяснял персоналу о том, что с ними будет, если хоть кто-то посмеет грустить.
Страх бывает разным, поэтому сегодня все улыбались.
Ловко переступив через швабру, оставленную посреди прохода, поспешила в гостиную, однако через несколько шагов остановилась, вернулась к мешавшему предмету, подняла и прислонила к стене. Не стоит давать папе лишнего шанса спустить на ком-нибудь пар.
На уютном диване возле камина уже разместился Брун, немного напряженно играя с котенком, которого ему подарили на день рождения. Будь сегодня обычный день, братик бы со смехом резвился с Тикли в саду, все же он души не чаял в этом пушистом комочке, однако сейчас просто сидел, временами даже забывая убирать руку, когда зверек выпускал когти, но сегодня никто не обращал на это внимания.
Папа изучал прессу, лениво перелистывая страницы утренней газеты, время от времени беря в руку чашку с уже остывшим кофе, раз за разом возвращая ее нетронутой на невысокий резной столик.
Мама, сидевшая в соседнем кресле, делала вид, что вяжет. Она вообще была творческим человеком, то и дело увлекаясь чем-то новым. В позапрошлом году решила писать картины, в прошлом — посвящала себя литературе, а полгода назад отец едва успел отговорить ее от покупки ужасающего размера мраморной плиты, когда мама решила заняться скульптурой.
Мнение окружающих не смущало ее абсолютно. Замечания многочисленных знакомых о том, что по статусу не положено заниматься чем-то подобным, она пропускала мимо ушей, искренне улыбаясь в ответ. Однако сегодня назвать ее улыбку искренней было невозможно.
Мама медленно крутила спицы в руках, но так и не решалась продолжить изготовление пушистой шали нежно-персикового цвета. На самом деле, она могла бы без малейших усилий заставить спицы самостоятельно выдавать витиеватые узоры, но маме нравился сам процесс, она вообще редко прибегала к силе. Как и все в нашем доме.
Когда в мире, пронизанном магией, рождается ребенок без способностей, это всегда вызывает ураган обсуждений. Когда такой ребенок рождается во влиятельной семье, ураган перерастает в шквал.
Никто не знает, почему так случается. Нет никаких гарантий, что у абсолютно нормальной пары не появится ребенок-урод. От такой беды не застрахован никто. К счастью, подобные аномалии случаются крайне редко.
К несчастью, я была в их числе.
Заметив мое появление, мама отложила пряжу в небольшую плетеную корзинку, отец немного нервно отбросил газету на пустующее кресло, в котором я так любила проводить вечера, а Брун прижал к себе Тикли, как будто котенок мог как-то его утешить. Хотя я очень надеялась, что он действительно мог его утешить.
— Тебе письмо пришло, — негромко проговорил папа, нарушив тишину, разбавляемую лишь негромким потрескиванием дров в камине.
Вместо ответа кивнула и, проследив за взглядом главы семейства, посмотрела на конверт, лежавший на комоде. Медленно, словно это могло что-либо изменить, протянула руку и едва сдержала горькую усмешку, взяв письмо в руки.
Конверт был настолько идеальным, что оформление королевских указов в сравнении с ним выглядело дешево и безвкусно. Плотная матовая бумага, настолько белая, что хотелось зажмуриться. Мое имя, выведенное идеальным каллиграфическим почерком. И герб. Герб, который мог бы казаться безупречным и величественным, но на самом деле вызывал животный страх и ужас, заставивший вздрогнуть, однако я по-прежнему неотрывно смотрела на великолепную белую лилию, стебель которой оплетали розы. Черные розы.
Чувствуя, что к горлу подступает ком, а эмоции берут верх, сделала усилие и перевернула конверт. Коснулась пальцами сургучной печати, но не смогла собраться и резким движением поставить точку в этом представлении.
Потому что простое начинает казаться безумно сложным, когда сжимаешь в ладонях собственный смертный приговор.
Мамин тихий всхлип стал последней каплей. Нет, я не подняла глаза, ей и так было слишком тяжело, однако была уверена в том, что родители справятся. Они обязаны были справиться!
Ради друг друга, ради Бруна. Ради меня.
Поняв, что дальше просто не смогу терзать семью, сорвала печать и извлекла из конверта столь же невероятно белый лист бумаги, развернула приглашение и заскользила взглядом по тексту.
До тех пор, пока не споткнулась на одном единственном слове.
Мизерабль.
Наверное, до этого момента я полностью не верила в предопределенность судьбы. Наверное, до этого момента в нее не верили родители и брат, но когда я посмотрела на семью и попыталась улыбнуться, то сразу поняла, что этот миг стал переломным не только для меня.
Все те же взгляды. Поддерживающие, ободряющие, участливые. Но без одной единственной маленькой искорки, которая сопровождала меня все эти годы. Искорки надежды.
Они просто перестали верить.
Папа с силой сжал подлокотник изящного кресла, мама не выдержала и отвернулась, а Брун и вовсе выбежал из гостиной, оставив недоумевающую Тикли в одиночестве. Мне захотелось ринуться за братом, объяснить ему, что он ни в чем не виноват. Просто так получилось. Он нормальный, а я…
А я нет.
Я обязательно еще раз поговорю с ним, но не сейчас.
