Отвергнутую страсть он вспоминал
Иль чувствовал вражды смертельной жало —
Ничье живое сердце не узнало.
Дж. Г. Байрон
Лошадь была превосходной. Арабка безупречной черной масти, норовистая и быстрая, будто стрела, она, однако же, имела отвратительный характер. Верно, отлично зная себе цену, кобыла негодовала: отчего она вынуждена стоять в кустах столько времени, пряча ото всех свое прекрасное тело, изящные длинные ноги и гордый вид? Такая красавица, как она, должна блистать на императорском манеже, а не пылиться в лесу у забытой богом деревушки. Недовольно заржав, лошадь переступила с ноги на ногу и уткнулась носом в плечо хозяина.
Нужно, однако, сказать, что молодой человек, тайно поглядывавший на дорогу из-за черемуховых кустов, хозяином этой лошади вовсе не был. Такая дорогая кобыла ему была явно не по карману. Тщательно вычищенный, но вышедший из моды два сезона назад сюртук скучного коричневого цвета и светлый цилиндр не первой свежести говорили о том, что бумажник юноши девственно чист и лишен каких-либо обременений. И все же горящие глаза и громко стучащее сердце могли уверить любого, что отрицательный баланс на счете в банке – это временное, легко исправимое недоразумение.
Ожидание затягивалось. Нетерпеливая натура юноши стала брать свое: он принялся нервно расхаживать перед лошадью, сорвал прутик, изломал его в прах, пробормотал что-то неподцензурное. Арабская красавица повела ушами – вдалеке, от барского дома, послышался топот копыт.
Молодой человек радостно воскликнул, вскочил в седло и наскоро попытался придать себе надменно-скучающий и по-байронически печальный вид. В кустах это сделать не удалось: ветви черемухи лезли в лицо и пачкали только утром почищенный сюртук. Пришлось выехать на дорогу и встать наперерез путникам.
За поворотом послышался девичий голосок, от которого внутри у молодого человека все сжалось и затрепетало. Не зря он простоял здесь два часа – это она, она!
Раздался звонкий смех, и из-за кустов стрелой выскочила миниатюрная всадница в алой амазонке с легкой вуалью на шляпке.
Вслед за ней выехала дама лет тридцати, медлительная и спокойная. Чуть в отдалении маячил конюх.
Девушка в алом, увидев на пути всадника, резко осадила лошадь и недовольно воскликнула, но, близоруко сощурившись, узнала представленного ей вчера молодого человека. Воительница мило надула губки, придав себе официальный вид.
– Доброе утро, Софья Михайловна, – приподнял цилиндр юноша и непозволительно счастливо просиял. – Какая… э… приятная… встреча… И до чего неожиданная!..
Он стушевался, забыв все обороты, выученные с вечера.
– Здравствуйте, Петр… Простите, запамятовала…
– Григорьевич.
– Ах, да, действительно! Петр Григорьевич, – девушка окликнула спутницу:
– Катерина Петровна, познакомьтесь – это Петр Григорьевич Каховский, кузен моей тетушки, Натальи Ивановны.
– Я знакома с Пьером, – процедила Катерина.
Старая дева жила в доме генерала Пассека на положении воспитанницы, хоть на самом деле и являлась внебрачной дочерью его отца. С Каховским Катерина была в, мягко сказать, натянутых отношениях с самого детства. Будучи старше Пьера на пять лет, мадемуазель никогда не испытывала снисхождения к его выходкам.
Ухмыльнувшись с сонной иронией, Катерина Петровна обратила внимание на несоответствие внешности их собеседника и его прекрасной лошади. Но Петр Григорьевич, не замечая ее косых взглядов, принялся гордо гарцевать перед всадницами, принимая важные позы и подкручивая нафабренные усы – предмет своей гордости и постоянных ухаживаний.
– Коли мы так случайно встретились и, ежели вы, мадемуазель, не против, то позвольте сопровождать вас! – с жаром воскликнул он, в душе продолжая костерить себя последними словами.
Прекрасная амазонка снизошла до крошечной улыбочки – уж больно забавно смотрелся этот пылкий молодой человек.
– Что ж, извольте. Но с условием, что не дадите нам скучать. Предупреждаю, если наша Катерина хоть разок зевнет – а она у нас большая любительница этого дела, – то вы, любезный Петр Григорьевич, отправитесь восвояси. Договорились?
– Даю слово! – гордо поднял руку Каховский и пристроил свою лошадь рядом.
Какое-то время ехали молча. Лес уступил место живописному полю, на котором поспевал второй за год урожай пшеницы. Работавшие в поле бабы, увидев всадников, склонились до земли и не разгибались, пока те не проехали мимо. Обычно в такие моменты Пьер яростно негодовал по поводу неискоренимого российского рабства, но не сегодня. Нынче его мысли были посвящены другому, куда более увлекательному предмету. Глядя на нежный профиль амазонки, он яростно пытался отыскать тему для беседы и не находил.
Видя неловкость кавалера, Софья взяла нить разговора в свои опытные ручки.
– Видите ли, Петр Григорьевич, мы с батюшкой недавно приехали погостить к дяде из столицы. Пару месяцев назад я окончила пансионат господина Плетнева – кстати, с отличием. Ах, Петр Александрович – гений… Так вот, нынче нас пригласил дядюшка, потом нас ждет Смоленск, а позже, к самому сезону, мы вернемся в столицу. Я, знаете ли, уже второй сезон выхожу в свет – княгиня Храповицкая взяла меня под опеку!
Каховский скривился: Лиз Храповицкая, прославленная звезда смоленского бомонда, была достаточно близко ему знакома. Как, впрочем, и еще паре сотен мужчин, которых она с радушием привечала в своем будуаре. Муж княгини, генерал-интендант, прославился более похождениями своей ветреной женушки, нежели собственными военными подвигами. Да, такая скандальная дамочка – не совсем подходящая наставница для столь милой и чистой барышни, как Софья Михайловна Салтыкова. Милой и чистой. Милой…
С небес на землю его вернул каверзный вопрос Катерины:
– Позвольте поинтересоваться, любезный Петр Григорьевич: откуда у вас такая великолепная лошадь? Ваша, вероятно, уже издохла?
Каховский побелел – эта гусыня намекает на его бедность! С трудом сдержавшись, он язвительно произнес:
– Смею вас уверить, любезнейшая Катерина как-вас-там, что моя лошадь жива-здорова, только расковалась. По счастью, это недоразумение произошло неподалеку и не принесло больших хлопот. Эту же прекрасную арабку, купленную на соседнем конном заводе, я вызвался переправить ее новому хозяину Павлу Ивановичу Пестелю в Васильево. Что я и намерен делать. И довольно проводить мне допрос!
Катерина Петровна хотела было напомнить, что Васильево находится далеко в стороне отсюда, но не рискнула – слишком уж яростной была гримаса Каховского. Но тут колокольчиком прозвенел смех Софьи, отчего лицо молодого человека сразу же смягчилось.
