-
Сколько можно дрыхнуть? Вставай! Конец света проспишь!
Голос
был явно не Мишкин. Да и не мог им быть, потому что мы уже неделю как
поссорились, и я даже подозревала, что вообще расстались.
Глаза
отчаянно сопротивлялись, умоляя дать им поспать еще минуток по десять… на
каждый. Наконец мне удалось приподнять веки. По ощущениям уже наступило утро,
но в комнате было темно, как в склепе, хотя обычно свет уличного фонаря
пробивался даже сквозь самые плотные шторы.
Я
потянулась за телефоном, однако рука неожиданно наткнулась на стену.
На
стену?!
Мне
не нравилось спать у стенки, поэтому кровать стояла так, чтобы с обеих сторон
было свободное пространство. Вроде бы засыпала у себя дома. Или это такой
многослойный сон, когда думаешь, что уже проснулась, а на самом деле все еще
спишь?
Включить
свет? Лампа на тумбочке, а тумбочка, походу, куда-то пропала. Откинув тонкое
грубое одеяло, – точно не мое! – я села и спустила ноги с кровати. Под ними
зашуршало что-то вроде грубого сена, какие-то сухие стебли. И рубашка – я
терпеть не могла ночные рубашки, спала или голая, или в пижаме, а тут вдруг
оказалась в широченной длинной плащ-палатке.
-
Вставай! – откуда-то из темноты снова донесся голос. – Жених пришел.
Сказано
это было с нешуточной издевкой.
-
Какой еще жених?! Ты кто вообще такой? – возмутилась я и тут же сообразила, что
говорю не по-русски. И невидимый собеседник тоже, кстати. Мало того что говорю,
так еще и прекрасно понимаю.
-
Вот до чего девушек мавуаз доводит, – фыркнул он. - Так и имя свое забудешь. Настоятельно
рекомендую больше на ночь не пить. Жених – твой. Бир Наториус. Если ты,
конечно, со вчерашнего вечера не завела другого. А я – твое наследство от
маменьки. И наказание на всю оставшуюся жизнь. А вот не надо было дерзить
старушке. Глядишь, получила бы что-нибудь поприятнее, как твои сестрички.
Прекрасно.
Жених, наследство, сестрички… Похоже, я спятила. Хотя нет, тогда все это
казалось бы нормальным. Значит, просто сон. Ладно, пусть идет своим чередом.
-
Свет зажги, наследство! – потребовала я. – Дай хоть гляну на тебя.
-
Соскучилась? А кто еще вчера говорил, что глаза бы твои на меня не глядели?
Вчера?
Как-то это странно для сна. Развить мысль я не успела, потому что вспыхнул
свет.
Ну,
вспыхнул – это, конечно, сильно сказано, огонек загорелся маленький и тусклый,
но по глазам после полной темноты ударило. А когда они привыкли к свету, я
завизжала как резаная.
Держа
в лапе светильник, у кровати стоял… стояло существо. Примерно в половину
человеческого роста, зеленое, меховое, с хвостом. И в сапогах! В грубых,
грязных болотных сапогах с отворотами, по самое брюхо. Мордой оно напоминало то
ли барсука, то ли белку, только без ушей, зато с длинными патлами, торчащими во
все стороны.
-
Да хватит уже орать! – существо махнуло четырехпалой лапой с острыми коготками.
– Или, может, твоему любезному сказать, что ты похмельем маешься и зеленых
чертей ловишь?
-
Зеленых чертей? – дрожащим голосом повторила я. – Это ты, что ли, зеленый черт?
-
Да, тяжелый случай... Милочка, если тебе совсем память отшибло, то я Бертран,
твой фамильяр. По приговору суда отправлен Черной канцелярией на принудительные
работы. Попал к твоей матушке, но поскольку полностью срок отбыть не успел,
перешел от нее к тебе. И знакомы мы уже год.
Пытаясь
проснуться, я изо всех сил щипала себя за предплечье через длинный рукав
рубашки. Больно и наверняка до синяков, но это не помогло. Чудище никуда не
делось, да и сама я оставалась все там же. Понять бы еще где!
Границы
помещения терялись во тьме, так же, как и потолок. В круг света попадала только
узкая кровать с деревянной спинкой, стоящая у беленой стены, и что-то
напоминающее комод. И кусочек пола, покрытый чем-то вроде сухой осоки.
-
Вставай, Дэлла!
Какая,
к черту, Дэлла? Двадцать шесть лет прожила Настей, и это имя меня вполне
устраивало.
Зеленый…
как там его? Фамильяр фамильярно дернул меня за прядь волос, и я чуть не
завизжала снова. И вовсе не от боли, а потому что волосы тоже были не мои. Не
короткие русые, а длинные, темно-рыжие, крупно вьющиеся.
Я
дернулась, фамильяр отшатнулся, и свет отразился в большом зеркале в золотой
резной раме. Вырвав из мохнатой лапы светильник, я подскочила к нему и замерла
в ужасе. С девушкой, глядевшей из тускло мерцающей глубины, общим у меня был
разве что возраст. Высокая, с роскошной рыжей гривой и широко расставленными
серо-зелеными глазами. Идеальные брови, ровный нос, в меру пухлые губы, длинная
шея. Фигуру скрывал бесформенный белый балахон до самых пят, и я обтянула им
себя, чтобы оценить габариты. Да, все вполне модельное – грудь, талия, бедра,
ноги.
Кое-как
справившись с шоком, я подумала, что девушка, в общем-то, красотка, ничего не
скажешь. Вот только… не я. Какая-то Дэлла. А куда делась пусть не самая
прекрасная, но своя родная Настя – загадка. Точнее, куда делись Настина шкурка
и Настина обычная жизнь, потому что начинка-то осталась прежней. И встречный
вопрос – где теперь сознание этой самой Дэллы?
-
Ну что, налюбовалась? Жениха звать? Или хотя бы оденешься?
Можно
было забиться под одеяло и плакать, пока не придут санитары и не увезут в
психушку. Если здесь, конечно, что-то такое имеется. Или попытаться выяснить,
что произошло и где я нахожусь. И есть ли шанс как-нибудь это исправить.
Я
выбрала второй вариант, поскольку первый не предполагал никакого решения
проблемы. Ну, может, кроме бесплатной еды.
-
Скажи…
-
Бертран, - подсказал зеленый черт… то есть фамильяр.
-
Скажи, Бертран, а я могу отложить встречу с женихом? Ну, сослаться на
нездоровье, например?
-
Трудно быть здоровой, столько выхлебав на ночь. Можешь, конечно. Никто не
осудит. После похорон любимой маменьки-то.
Это
было сказано таким ехидным тоном, что стало ясно: маменька вряд ли была
любимой. И что-то он еще там говорил, вроде я… то есть Дэлла «дерзила
старушке».
-
Но мне на твоем месте было бы любопытно, с чего вдруг он приперся спозаранку,
аж затемно. Сомневаюсь, что так сильно соскучился. Не прыткий юноша, чай.
Не
юноша? Прекрасно… Ко всему прочему еще жених какой-то некондиционный. Старый
дед? Ну и вляпалась Настя! Ну ладно, раз так – посмотрим. Вот только во что
одеваться?
То
ли Бертран читал мои мысли, то ли принял молчание за согласие, но, нырнув в
темноту, тут же вернулся с охапкой каких-то тряпок и бросил их на кровать.
-
Так что, выйдешь?
-
Оденусь и выйду, - буркнула я, надеясь, что смогу во всем этом разобраться. –
Светильник оставь.
-
Да мне-то он зачем? – дернув хвостом, кокетливо перетянутым посередине двойным
кольцом-браслетом, фамильяр удалился.
