– Господа, вы слышали, какой конфуз нынче вышел? – звонко воскликнул Бурцев. – Оказывается, наши союзники пруссаки настолько перепугались Бонапарта, что решили поскорее заключить с ним мирный договор, тайно от нас, конечно же. Пусть, мол, русские сами с французами лбы расшибут, а мы, как и наши дружки австрияки, со стороны поглядим. Их трусоватый король Фридрих-Вильгельм так перепугался Аустерлица, что, говорят, даже залез под собственный трон во дворце Сан-Суси, чтобы его не сразу нашли, если вдруг ненароком французы в Берлин нагрянут, – Бурцев хохотнул. – Каково, а? А бывало, сто лет назад-то, пруссаки удержу не знали, дай только повоевать! Теперь засели в норке и носа не кажут!
– Как же это они умудрились сговориться с Наполеоном поперед нас? – спросил Денис. Он пустил Митьку аллюром.
Потряхивая гривой, жеребец красиво шел по кругу манежа, выбрасывая крест-накрест мускулистые ноги. Когда Митька шел передом, кости ног ниже колен у него казались необыкновенно тонкими, зато когда жеребец поворачивался, они поражали широтой и устойчивостью. Резко выступающие мышцы из-под сетки жил, растянутой в тонкой, подвижной и гладкой как атлас коже, казались столь же крепкими, как и кости. Было заметно, как кровь пульсировала в жилах при каждом усилии, совершаемом лошадью.
– …Никак поджидали где за кустами, пока мы от Аустерлица отступали?
– Можно и так сказать, – подтвердил Бурцев по-прежнему весело. – Главное, как выяснилось, иметь сообразительного посланца, у которого к тому же и ноги как у зайца, быстро бегать умеет. Насколько мне известно, отличился некто Гаугвиц. Прусский король послал его с поздравлениями к нашему императору, он же был уверен, что Бонапарт будет разбит при Аустерлице, а оказалось, когда этот Гаугвиц наконец-то добрался до поля сражения, что нас там и след простыл, а в округе хозяйничают французы. Пока он хлопал глазами, кавалеристы Мюрата схватили этого посланца, и будьте любезны… пред светлые очи императора приволокли. Но Гаугвиц не растерялся. Шкура-то дорога, надо выкручиваться. Так он, как рассказывают, поздравление своего короля русскому императору съел, просто комком проглотил и даже не поперхнулся, и тут же сочинил новое поздравление – для Бонапарта. Ну, а Наполеон, чтоб не терять время даром, быстро составил для этого Гаугвица письмецо к его монарху. Вот тут и закрутилось все, за нашей спиной. Началась, брат, большая дипломатия, – Бурцев легонько хлопнул Дениса по плечу.
– Ну и что? – поинтересовался Денис, не отрывая взгляда от Митьки. – Как раскрылось-то все? Не договорились они?
– Договориться-то, договорились, – ответил Бурцев. – Бонапарт даже договор подписал со своей стороны. Но пруссаки оформить предательство письменно не успели. Наш посол в Берлине князь Хворостовский прознал об их интригах и обо всем донес государю. Его величество вполне оправданно возмутился. Так теперь прусский король уверяет его, что якобы ничего такого они и в голове не держали, Бонапарта ненавидят пуще прежнего, а во всем виноват канцлер. Его, кажется, фон Тренк кличут. В общем, грозят сослать его с глаз долой, но сошлют ли – неизвестно. Князь Долгоруков по велению государя нынче выехал к ним. Он поглядит там на месте, что к чему. Правда, Долгорукову веры с гулькин нос, – Бурцев безнадежно махнул рукой, – он уже однажды ездил к Бонапарту перед Аустерлицем. Видит не то, что есть, а то, что желал бы видеть. Хуже всего то, что пруссаки теперь разозлили Бонапарта дальше некуда. Он просто рассвирепел. Он ведь не привык, чтоб его водили за нос, как мальчишку. Короче, не сегодня-завтра двинет пару корпусов на Берлин, вот тогда снова начнется заваруха!
– Удивляюсь тебе, Бурцев, – Денис обернулся к товарищу. – И где ты только узнаешь обо всем?
– Из самых надежных источников, – заверил его Бурцев. – Вчера, пока ты тратил впустую время на именинах у знакомой своей матушки, мы с Каховским посетили Марью Антоновну. У нее присутствовал Чарторыйский. Вот он и рассказал все подробности прусского дела. Кому же еще знать о них, как не министру иностранных дел. К тому же он обмолвился, что государь поручил ему вступить в переговоры с французским торговым консулом в Петербурге месье Леппесом. Там что-то касается наших кораблей, которые были задержаны осенью во французских портах. Вопрос, конечно, частный. Но знаешь, что это может означать? – Бурцев сделал многозначительную паузу.
– И что? – Денис равнодушно пожал плечами.
– То, что мы отплатим пруссакам той же монетой, что и они нам. Заключим с французами договор раньше ихнего, вот пускай тогда попрыгают!
– На месте нашего государя я бы не Чарторыйского, а тебя назначил министром иностранных дел, а заодно и командующим армией, – усмехнулся Олтуфьев.
– Представь, что я бы отказался, – парировал Бурцев, – уж больно головоломки много, и никакого удовольствия. Вот если бы вместо Бонапарта переговоры вела его супруга, я бы согласился, – он присвистнул. – Говорят, мадам Жозефина очень даже хороша собой. Или хотя бы наша общая знакомая мадам Бигготини. А так – скукотища, брат Денис, – Бурцев вздохнул с легкой печалью и потянулся. – Вот препирайся с ними, кому Ганновер, кому Тильзит. – Вдруг он оживился: – Во, смотри, кто к нам идет! Левушка, он знает куда как больше моего!
Денис остановил Митьку и, похлопав его одобрительно по лоснящемуся крупу, обернулся. Вдоль манежа, придерживая шинель, к ним направлялся Каховский.
– Денис, тут одна смазливая девица сунула мне записку и просила тебе передать, – сообщил он, доставая из перчатки смятый комок бумаги.
– Как вы обращаетесь с дамскими письмами, Лев, – показательно возмутился Бурцев и, прищурив глаза, отметил: – Аромат тонкий, с ноткой жасмина и, возможно, сирени. От мадам Жюли, готов поспорить!
– Ох, сдалось же мне с тобой спорить, – кисло поморщился на него Левушка. – От Жюли так от Жюли, какая разница. Записку мне передала горничная. Барыня же ожидает в экипаже напротив манежа. Очень просила тебя поторопиться.
– Как любопытно, – протянул Бурцев, подкручивая ус, – и что же она пишет?
– Я так полагаю, что тебя это не касается, – Денис отвернулся от него, – и от чего ты, Лев, – спросил он у Каховского, разворачивая письмо, – не присутствовал вчера на именинах у Акулины Игнатьевны Хвостовой, позволь тебя спросить? Я наслушался за тебя от матушки.
– Меня удивляет не то, что я не присутствовал, а то, как ты там оказался, – воскликнул возмущенно Каховский. – Мы ожидали тебя у Марьи Антоновны на Фонтанке!
