Вероника уже досматривала седьмой сон и собиралась плавно перекочевать в восьмой, как в дверь раздался пронзительный звонок. Было такое впечатление, что тот, кто звонил, намертво приклеился к кнопке.
– Кого еще принесло в такое время? – сонно проворчала девушка и, спустив ноги с постели, начала шарить босыми ногами по прохладному полу, чтобы отыскать тапки.
Звонок уже начал издавать морзянку, и Вероника услышала, как из-за двери доносятся нечленораздельные звуки, которые тут же перешли в пронзительный крик:
– Открывай немедленно, я уже не могу больше терпеть, щас прямо здесь описаюсь. Слышишь, Ника? Это я, Юлия, меня не ждали, а я приперлась.
Вероника наконец нашла тапки и, натягивая на ходу халат, побежала к двери, натыкаясь в темноте на мебель. Когда она открыла дверь, в квартиру ввалилась ее подруга. Подпрыгивая на одной ноге, она бросила прямо на пол свою чернобурку и, спотыкаясь, понеслась в сторону туалета, не переставая ворчать:
– Стою под дверью целый час! Побыстрей не могла открыть? Ой, мамочки, ой щас умру!
– Ты откуда явилась такая? – улыбаясь, поинтересовалась Вероника.
– Ой, где я только не была, уже и сама не помню, – сидя на толчке, махнула рукой Юлька. – А сейчас меня такой кадр сюда привез, просто отпад, я его на дороге поймала. Тачка – крутее не сыскать. Слушай, Никуся, почему у тебя пол качается?
– Это голова у тебя качается, давай выходи из туалета и ложись спать. На время глянь, пять утра.
Юлька схватилась за голову и застонала:
– Где ж меня угораздило так наклюкаться? Вроде пила одно шампанское, а в мозгах прямо рождественские колокола. Слушай, это ничего, что я к тебе завалилась, надеюсь, ты одна и я не очень тебе помешала? – еле ворочая пьяным языком, поинтересовалась Юлька.
– Скажите, пожалуйста, какие мы заботливые, – иронично и в то же время с веселым смехом заметила Ника.
На Юльку обижаться она не умела по двум причинам. Во-первых, она была ее лучшей подругой, с которой многие годы делилась и горем и радостью; а во-вторых – абсолютно бесполезно, потому что с Юлии все стекало, как с гуся вода. Вот и сейчас, хоть она и спросила, не помешала ли, но, если бы Вероника ответила утвердительно, можно дать рубль против ста, что Юлька и тут нашла бы выход.
– Вот и отлично, – сказала бы она, – две головы на подушке хорошо, а три еще лучше. Будем шведской семьей.
– Давай поднимайся, – повторила Вероника, – я тебе сейчас постелю на диване, ополосни лицо и ложись, потом будем разбираться, где, с кем и сколько. Я тоже поздно легла, спать хочу, умираю.
– Иду, иду, не ворчи. Хорошо, что я к тебе приехала, а то бы сейчас матушка меня до обморока довела своим воспитанием. Слушай, Ник, я тебе прям завидую, как хорошо, что твоя Аннушка за кордон укатила, никто не пилит, никто не воспитывает. А тут уж скоро тридцатник стукнет, а у тебя все спрашивают: где была, что делала. Мне даже мои бывшие мужья такого допроса не устраивали. Ой, мамочки, голова-то какая тяжелая! Все, спать, спать.
@INT-20 = Юлька оторвала голову от подушки только после двенадцати дня, и по квартире разнесся стон:
– Ника, ты где? Ой, сейчас умру, вызывай труповозку, пока доедут, я уже созрею, верней, окочурюсь. Ник, ты слышишь меня?
– Слышу, слышу, чего раскричалась-то? Нечего напиваться до такого состояния, – входя в комнату, проворчала Вероника.
– Слушай, а как же я к тебе попала?
– Ты мне вчера сказала, что тебя сюда какой-то отпадный кадр привез на супертачке.
– Какой кадр?
– Это у тебя нужно спросить, какой, а я за что купила, за то и продаю.
– Надо же, ничего не помню.
– Совсем ты, мать, плохая стала, – засмеялась Ника. – Ладно, давай поднимайся, я сейчас крепкий кофе сварю, попьешь, легче станет. Или, может, тебе коньячку накапать?
– Ой, не говори мне про спиртное, иначе мои кишки тебе придется собирать по всей квартире. Меня уже и так наизнанку выворачивает. Ты мне лучше аспиринчику дай, раствори пару таблеток, а потом уж кофе.
Юлька поднялась с постели и, держась за голову двумя руками, поплелась в ванную. Буквально через пять минут она выскочила оттуда как ошпаренная и начала переворачивать постель, на которой спала, вверх дном.
– Что случилось, подруга? Миллион баксов потеряла? – поинтересовалась Ника, входя в комнату.
– Ресницы с левого глаза, – пропыхтела Юля, – вытряхивая подушки из наволочек. – Они у меня знаешь какие крутые, натуральные! Ну ты что, забыла? Их же Валька мне из Франции привезла. Где же я их могла посеять? Так, здесь их нет. Слушай, а я вчера тебе не говорила, откуда к тебе приперлась? Может, у Кольки была? Я почему-то после пьянки все время у него просыпаюсь.
– Нет, не говорила. Юль, да успокойся ты! Подумаешь, ресницы.
Но Юля будто не слышала свою подругу и напряженно соображала:
– Может, правда у Кольки в кровати потеряла? Надо позвонить, сказать, пусть поищет, а то не дай бог его благоверная найдет, она же его тогда живьем и с потрохами. Она и так на меня уж косится, по-моему, что-то подозревает.
Юлька взяла телефон, уселась в кресло и стала набирать номер.
– Алло, Коль, привет, это я. Слушай, посмотри там у себя в постели, я, кажется, свои ресницы потеряла. Что? Мы уже неделю не виделись? Да-а-а? А у кого же я тогда была? Не знаешь? А что это ты так недружелюбно со мной разговариваешь? От тебя жена ушла? Надо же, неприятность какая. А я-то здесь при чем?
Юлька повернулась к Веронике и, глядя на нее глазами, в которых запрыгали бесенята, зажала рот рукой, пытаясь подавить приступ хохота.
– Ушла после того, как я к вам среди ночи завалилась? В одной шубе? – У Юльки глаза начали перемещаться в область лба, но голос не дрогнул, и она спокойно продолжала: – Так зима же на дворе, в чем же я ходить должна? Чево-о-о? Под шубой ничего не было? Надо же! Меня что, ограбили? Нет? А почему тогда? Что я сказала? Что? Я всегда так к тебе на свидание прихожу? Надо же! Коль, а ты случайно не знаешь, где я вчера могла быть? Куда пошла? Фу, Коля, грубить приличной девушке – это некрасиво. Сам такой. Сам пошел, я уже там была! – рявкнула напоследок Юлька и с треском опустила трубку на аппарат, улыбки на ее лице как не бывало. Наоборот, глаза метали молнии и разбрызгивали искры. Вероника во время этого разговора буквально сложилась пополам от душившего ее смеха, а Юля тем временем продолжала дымиться:
– Ну надо же – так меня обложить! Еще художником себя называет, творческой личностью, маляр третьесортный! И еще уговаривал для его картины позировать! Я, конечно, отказалась, и не зря. Потом, когда я эту картину увидела, у меня прямо приступ нервного тика начался. Представляешь, Никусь, у него там на лугу одни коровы пасутся. Вот я и думаю. А зачем я-то ему нужна была?
