В иллюминатор, конечно, можно было смотреть, но довольно скучно: куда ни глянь, во все стороны, белое, белое и белое… С синеватыми тенями и залежами светло-серого вдоль холмов и других неровностей ландшафта. С тонкими царапинами зимних дорог и трещинками скованных льдом речек. Унылая картина. Хотя, безусловно, красиво. Величественно. И белые облака… Маша отвернулась от окна. Несколько часов лета – а все одно и тоже, от самой от Москвы.
– Похоже, мы с тобой родились в морозильной камере, – вздохнув, сообщила Маруся младшему брату, который, перелистывая какую-то книжонку, потягивал в соседнем кресле апельсиновый сок.
– Совершенно с тобой согласен, – рассеяно кивнул Арсюша, потом оживился. – В режиме глубокой заморозки, как в хорошем профессиональном холодильнике, – добавил он. – Три звездочки – это минус восемнадцать… По шесть градусов на звездочку. А у нас бывает сорок градусов… даже сорок два. Сорок два делим на шесть – будет семь. Это значит – семь звездочек. Бывают такие холодильники?
– Откуда мне знать? – пожала Маша плечами.
– В каком-нибудь промышленном хранилище, наверное, бывают… И надо же, ничего-то нам не делается! До чего все-таки мы живучие.
– Так не на улице живем. И тепло одеты.
– Все равно. Прямо как мастодонты какие-то! Как мамонты.
– Мамонты давным-давно вымерли.
– Вот-вот, я как раз об этом и говорю. Они, бедолаги, вымерли, а нас, таких маленьких и лысых ничего не берет! Нас можно только дустом!
– Я не лысая, – с достоинством поправила Маша. – Наоборот, у меня длинные волосы, да и у тебя тоже, – она дернула брата за прядь белокурых нестриженных волос.
– Не придирайся. Тело-то у нас, согласись, пока не покрылось шерстью, а? Или у тебя уже покрылось?
Маша только фыркнула. С подростком совершенно невозможно разговаривать.
– Вот видишь! Возразить-то нечего. Но тебе, шерстяная моя, лишь бы спорить.
– Зато скоро, через каких-нибудь пять часов, мы окажемся в стране, где всегда-всегда лето, а снега отродясь никто не видел, – попыталась закруглить глупую тему Маруся. – Представляешь, снег для них – как волшебство!
– Ага, как для нас отсутствие оного… Но подмечено точно, – Арсений потряс в воздухе цветной книжонкой, которую до того листал, – только что здесь, в путеводителе, прочитал… в частности, в Бангкоке, даже существует специальный аттракцион для тех, кто желает понять, что же это за штука такая, зима. И как раз-таки в виде большой морозилки, куда тебя запускают, предварительно выдав резиновые сапоги, и взяв с тебя за это сумасшедшее удовольствие десять долларов. Пользуется большим спросом. Скидываешь свои шлепанцы, надеваешь на босы ноги галоши и, хватаясь за обледенелые поручни, оскальзываясь на заиндевелом железном трапе, смело пробираешься вперед, к острым ощущениям! Может, посетим аттракцион, как ты считаешь? Вот приземлимся, схватим такси – и айда! Правда, тут пишут, придется постоять в очереди.
– Нет уж, спасибо!
Марусю буквально передернуло от подобной перспективы. Не от того, конечно, что в очереди придется стоять – хотя и этого тоже не хочется – а от всего ранее перечисленного.
– Как хочешь… Но согласись, было бы прикольно!
– Я, знаешь ли, еду в Таиланд за теплом, а не за приколами, – пробурчала Маша. – Потом мы прилетаем сразу на Пхукет, а не в Бангкок. К счастью.
– Не коверкай язык, – посоветовал брат. – Остров Пу-у-укет, а вовсе не Пхукет какой-то… Острова Ко-Пи-Пи! Не Пхи-Пхи, как хотелось бы некоторым ханжам. Надо смотреть правде в глаза.
– Ну тебя, – отмахнулась Маша. – Везде так написано.
– Мало ли что бывает написано на стене в общественном сортире, ты же не веришь! По крайней мере, не всему.
– Это было написано не в сортире! – возмутилась Маша.
– А где? – бросил брат с невинным видом.
– Буквально во всех рекламных буклетах, что я читала…
– Не вижу особой разницы.
Маруся насупившись, промолчала. Бессмысленно спорить с неугомонным подростком, это она прекрасно знает, все равно последнее слово останется за ним. Сложный возраст…
– Официант, шампанского! – обратился Арсений к проходящему мимо стюарду.
Молодой высокий парень, очень коротко стриженный, идеально выбритый, в хорошо сшитой форме, усмехнувшись, только кивнул.
– Нет, ты вконец обнаглел! Ты как себя ведешь! – возмущенно зашипела Маша. – Во-первых, он не официант… Во-вторых, тебе пятнадцать лет! Что ты себе позволяешь?
– Положим, почти уже шестнадцать… Осталось терпеть всего какой-то жалкий месяц, а потом я получу паспорт и ты, Машенька, будешь мне уже не указ! Вот так-то… Стану хлестать шампанское когда и сколько захочу!
– По-моему до восемнадцати нельзя…
– Это, к счастью, только по-твоему. К тому же, как ты верно подметила, нехорошо обижать людей. Он ведь уже сколько раз предлагал нам выпить хоть чего-нибудь? Нужно же бедолаге как-то выполнять свои обязанности.
С этим трудно было спорить: самолет еще только выруливал на взлетную полосу, как пассажирам первого класса уже принесли легкие закуски, а дернуть рюмку-другую – коньяка, вина ну или на худой конец пропустить кружечку пива, действительно, предлагали довольно навязчиво. Остальные пассажиры – их было всего-то пять, меньше чем пустующих мест – не протестовали, ели и пили практически без остановки. По крайней мере, так казалось. И нате вам, стюардесса уже снова выкатывает сервировочный столик. Сейчас на нем высится горка дымящихся блинов, вокруг расположились розетки с черной икрой и завитушками сливочного масла, в каждой уютно поблескивает маленькая ложечка. Невозможно отказаться!
