На западных границах страны уже четвертый месяц шли тяжелейшие оборонительные бои. Фашистская Германия вероломно, несмотря на заключенный пакт о ненападении, вторглась в нашу страну. А здесь, можно сказать, почти что в центре Советского Союза, вблизи небольшой станции Кара-Су, что находится между казахским селением Аксай и русским городом Оренбургом, путевой обходчик Омар-Ата Муртаев1 этой ночью, с 8 на 9 сентября 1941 года, как обычно в половине четвертого утра, проходил свой участок дороги.
В слабом свете своего керосинового фонаря, как и в восходящем утреннем свете, он натренированным взглядом подмечал все неисправности, которые возникали на перегруженной однопутке, по которой с началом войны стало проходить ежедневно во много раз больше поездов, и все больше большегрузных. На запад шли поезда, груженные целыми дивизиями солдат вперемежку с зачехленными тяжелыми орудиями на открытых платформах, а на восток – поезда, перегруженные людьми, которые, как объяснял начальник станции Иван Степанович, как неблагонадежные должны были ехать в изгнание.
В этих условиях рельсы быстрее изнашивались, ослаблялись болты, крепившие рельсовые стыки, как и «костыли», которыми крепились рельсы к деревянным шпалам. Надо бы некоторые участки отремонтировать, а то и полностью заменить, думал Омар-Ата, но для того, так и для другого, нет сейчас никакой возможности. Вот и приходится ему выявлять наиболее ослабленные участки дороги, чтобы наутро в перерывах между движениями поездов ремонтная бригада, которая сейчас состоит из одних женщин, могла бы исправить выявленные недостатки.
Погруженный в эти мысли, шел он со своими инструментами, измерителем ширины колеи на плече и молоточком с длинной рукоятью в руке, замечая каждый ослабленный болт или подавшийся чуть кверху «костыль» в шпале, по звуку удара молоточка определяя слабый участок, пока не наткнулся на тело мужчины, лежащее между рельсами. Приблизившись, он увидел, что на шпалах лежит молодой человек без сознания, с ушибленной раной на затылке и запекшейся кровью в волосах. Поместив пальцы на сонную артерию, он определил сильные и регулярные пульсовые удары и увидел также, что парень дышит. Кроме раны на голове, он не мог установить у него других повреждений, но все попытки установить с ним словесный контакт были безуспешны.
Омар-Ата понял, что парень, конечно же, отстал от одного из последних поездов, очевидно, замешкался на станции. Он сразу представил себе, как мальчишка должен был бежать за набиравшим скорость поездом, его догнал, ухватился за последний вагон, но подняться на его площадку не смог, оборвался, упал, ударившись головой о шпалы, и так остался лежать на пути. Да, именно так это могло произойти, подумал он. Последний поезд с людьми на восток прошел в полночь, длинный состав из пульмановских вагонов с людьми, с охраной из офицеров и солдат НКВД, каких множество прошло за последнее время в восточном направлении.
Начальник станции говорил, что это фашисты, которых гонят подальше от фронта, но этот парень, по виду не старше шестнадцати лет, какой же это фашист? И вообще, Иван Степанович, при полном к нему уважении, часто говорит такую чепуху, что ему не хочется верить. Но после двенадцатичасового прошло еще четыре поезда в том и другом направлении. Неужели возможно, что все они проехали над лежащим между рельсами парнем? Ах ты, бедный мальчик, подумал старик, повезло же тебе, что лежал ты без движения, а то перемололи бы колеса тебе все косточки.
Как бы то ни было, перед ним лежал пострадавший молодой человек с тяжелой черепно-мозговой травмой, который нуждался в срочной медицинской помощи. Он сразу понял, что если он донесет парня до станции и будет ждать, пока со следующим поездом он будет доставлен за 70 километров в маленькую больничку в районном центре Аксай или в городскую больницу в Оренбурге, а это 185 километров и не менее трех часов пути, то парень, которому нужна немедленная помощь, умрет. Сейчас ему нужен покой и холодные компрессы на голову, общий уход, и как можно скорее, пока время еще не упущено.
Омар-Ата сделал самое верное в этих условиях: он перенес парня на траву около насыпи, побежал обратно на станцию и взял одну из одноколесных тачек, с помощью которых женщины возили щебень для подсыпки железнодорожного полотна. Вернувшись с тачкой, он постелил в нее свою фуфайку, уложил на нее парня, все еще не приходящего в сознание, и лесной тропинкой через березовую рощицу, по которой он всегда ходит на работу, в два раза сокращая дорогу, повез парня к себе домой. Толкая тачку перед собой, он в течение получаса быстрой ходьбы преодолел эти два с половиной километра короткого пути и вышел к своему дому.
