Неделей раньше болотная фея прилетела к маме Тима и сказала, что их коровы сгорят. На следующее утро отец Тима увёл всех коров на луг и зарезал. Ему помогали два его друга. Тим никогда не забудет, как молодой бычок рвался и сопротивлялся верёвке. Он ревел и упирался ногами в землю. Какое-то природное чувство говорило ему о том, что должно произойти. Бычок не мог знать, что сегодня вместо вкусной травы на выпасе ему достанется ножом по горлу, однако он знал. И когда остальные коровы выходили из сарая и видели длинные траншеи, вскопанные упирающимися копытами, оставленными первым бычком, их глаза закатывались, пена шла изо рта и ближайшие соседи просыпались в своих кроватях, уверенные, что пришёл их час и чёрный всадник на холме трубит в свой рог смерти.
Мама собрала всех детей в доме и велела тем закрывать уши, каждый раз как новую корову уводили на луг.
– Мама, зачем резать всех коров?
– Так надо, сын.
Тим слышал эту фразу тысячи раз и никогда не понимал, как «так»?
Отец провёл на лугу весь день и уже в сумерках вернулся домой. А летние сумерки наступают так поздно. Даже феи уже вылезли из своих трещин в деревьях и порхали в сиянии каштипов.
После всей работы друзья отца тяжёло разошлись по домам, нагруженные мясом, которым отец отблагодарил их за помощь. От выпивки все отказались, потому что были уже без сил. Они пожали друг другу руки и разошлись.
– Дней цветения! – Обменялись они.
Только Толстяк Хорб задержался с ним возле колодца.
– Я думаю, ты заметил?
Отцу Тима не нужно было даже уточнять о чём говорит его друг. Он только кивнул головой. Трудно было не заметить, насколько чёрной становилась кровь, когда она стекала из туш в траву и как быстро она впитывалась в землю. Словно всасывалась. А самое страшное, что в некоторых местах проступил пурпурный цвет. И напрасно они делали вид, что им показалось.
– Дьявол придёт к тебе на ужин и он будет голоден. – Толстяк Хорб положил руку другу на плечо.
Отец Тима вошёл на кухню и тяжело сел на стул. Он был в одних трусах. Его плечи были покрыты потом, он просто струился по его мускулистому телу. Его лоб перехватывал кожаный ремешок, чтобы пот не тёк в глаза. Несло от него как от борова.
– Не могу рук поднять. – Отец с усмешкой поднял на мать глаза. Потом протяжно вздохнул, сотрясаясь всем телом. Взгляд снова стал невесёлым. Руки обвисли плетями ниже колен.
Мать Тима молча поставила перед отцом миску супа, блюдо со свежей говядиной с картошкой и чашку дымящегося травяного браша. Потом наклонилась к нему и сграбастала его в объятия, целуя кудрявую голову. Отец закрыл глаза и с улыбкой прижал голову к её груди. Тим смотрел на них со своего стульчика. Он видел как у отца свисают руки, но не видел в них слабости. Он видел силу.
Отец поднял голову к матери:
– Искупай меня вначале.
Они вышли из кухни на задний двор, в стрекот сверчков. Дневная жара уже спала и стояло летнее тепло. Луна только начала подниматься из-за леса.Отец подошёл к железному корыту, наполненному согретой за день водой. Мать Тима взяла деревянный ковш и стала мыть своего мужа. Она поливала его тело, намыливала губкой и смывала.
– Какое облегчение, мать. – Отец стоял послушно поворачиваясь то так то так.
– Стой-ка лучше ровно, а то огрею тебя ковшиком.
Отец засмеялся и брызнул на неё водой из корыта.
– Да ты распоясалась, женщина.
Мать Тима взвизгнула и смеясь стала закрываться руками. Отец погрузил обе руки в корыто и стал плескать водой в жену. Та отбросила ковшик и толкнула мужа в корыто. Отец Тима заскользил на мокрой траве и упал на задницу.
– Знай своё место. – Мать хохоча отбежала от корыта.
Отец выбрался из воды и смеясь стоял, обтекая водой.
Тим вместе с младшим братом Ходо сидели в одних трусах на заднем крыльце и хохотали как безумные. Радостным чистым смехом.
– А вы чего смеётесь? – Отец повернулся к мальчикам, шутливо нахмурившись, и зачерпнул полный ковш воды. – А ну-ка идите сюда!
Братья смеясь бросились наутёк. Отец и сыновья носились кругами по двору, хохоча как дьяволы. Тим забежал за маму и спрятался за её спиной. Остановившись, отец сказал:
– А ну-ка не прячься за мамкиной юбкой. Выходи, как мужик.
– Нееет! – Смеялся Тим.
Отец смотрел на него с улыбкой.
– Ну ладно, хватит, домой меня до конца, мать.
Отец Тима не так часто был таким как сейчас. Иногда слишком жёсткий, иногда слишком отрешённый, улыбался редко, но никогда он не забывал про долг любви.
Когда Тиму было три года, он проснулся среди ночи от того, что отец кричал на мать.
– Ты не понимаешь, что это моя работа?
– Я понимаю, что ты забыл про семью. Тебя вечно нет дома, когда ты так нужен. – Мама была на грани слёз, но не могла допустить себе расплакаться. Это бы отняло у неё ту злость и ярость, что клокотала в ней сейчас, а этого она допустить не могла. Ей было что сказать.
Поэтому она набрала воздух в лёгкие и заговорила. Лёд и сталь сплелись в её голосе.
– Где ты был, когда Тим сказал первое слово? Где ты был, когда его искусали осы и он плакал от боли? Когда звал тебя, чтобы ты его защитил? Когда он ждал тебя целый вечер и заснул на пороге, так и не дождавшись?
Напряжение в воздухе можно было резать ножом. Мать Тима била словами наотмашь и каждое слово впечатывалось в отца как топор дровосека, впиваясь с каждым разом всё глубже и глубже.
Когда она занесла свой топор слова над мужем и уже собиралась срубить дерево его души, плач маленького мальчика выбил оружие из её руки. Они оба повернули головы к двери и увидели Тима, который ревел, не в силах справиться с ужасом и болью. Каждый удар словесного топора родителей наносил ему двойной урон, потому, что шёл от обоих. Родители превратились в двух монстров.
Мать осеклась и это пробило воздвигнутую ею защиту. Слёзы хлынули из её глаз и она рухнула на стул, пряча лицо в ладони.
Отец стоял, словно громом поражённый, рассеянно глядя на сына. Но только пару секунд.
– Иди ко мне. – Сильные руки подняли мальчика и посадили на отцовские мягкие колени. – Ну, что ты волчок? Что ты плачешь?
Отец вытирал пальцами слёзы сына. Потом отворотом рубашки вытер тому пузыри под носом и зажал слегка нос. – Ну-ка, сморкай.
