– Всё хорошо, дорогая, мы почти приехали, – муж обернулся ко мне с ласковой улыбкой.
Но испугаться я не успела.
В этот момент истошно заржали лошади. Коляска дёрнулась, закрутилась, переворачиваясь с громким треском. Меня со всей силы приложило спиной о дверцу, выбивая из лёгких воздух. Швырнуло вверх и вбок, а затем выбросило наружу. Протащило по обледеневшей дороге и наконец оставило на обочине, лицом в грязи.
Лишь спустя долгие мгновения я вновь начала дышать. Воздух отдавал мокрой землёй, но мне он казался неимоверно сладким.
Надышавшись, я приподнялась на локтях, кряхтя от боли, которая выстреливала в каждом движении. Только бы не была сломана спина. Только бы не была сломана спина, как молитву повторяла я мысленно. Находиться во власти Гилберта, не имея даже возможности увернуться от удара… Вряд ли что-то может оказаться страшнее.
Слева шумела горная река. Я помнила, что там сильное течение и обрывистый берег. Поэтому благодарила богов, что задержали меня на обочине.
Впрочем, если бы я свалилась в воду и утонула – это тоже был бы не самый плохой исход. Смерть – своего рода освобождение. В свои двадцать два года я знала это точно. Вот только у меня не было возможности уйти таким способом. Гилберт почти всегда оставался рядом и цепко следил, чтобы я от него не ускользнула. Или оставлял со мной доверенного человека.
С трудом перевернулась на спину, выбираясь из подмёрзшей лужи. Это было лишним, ведь лёгкий плащ всё равно промок, распространяя холод по телу. Но ледяная корка, пробитая моим лицом, неприятно царапала щёку, и кровь затекала в рот. К тому же так я могла дышать более-менее свободно. Пусть каждый вдох и отдавался болью в грудной клетке.
Возможно, рёбра тоже сломаны.
Эта мысль была спокойной и отстранённой. Будто совсем меня не касалась. Я смотрела на далёкие и удивительно яркие звёзды. Их было так много. Мелкие сияющие жемчужинки на чёрном бархате неба.
Не самый плохой вид перед смертью.
И эта мысль далась мне спокойно. Наверное, пробирающий насквозь холод усыплял боль. Главное, чтобы Гилберт не успел меня найти. Тогда я смогу уйти спокойно. В тишине. Наедине со звёздами.
Даже не знаю, сколько я так пролежала, то проваливаясь в зыбкое забытьё, то выплывая из него. Человеческие голоса казались частью сна. Они раздавались из тумана, порождённого, скорее, моим угасающим сознанием, чем морозным вечером. Сначала они сливались в единый раздражающий гул, а потом вдруг раздробились на отдельные выкрики. Я даже начала различать слова.
Звали Гилберта.
Не меня…
Это не удивляло. В Дайн-холле ко мне относились, мягко говоря, неприязненно. Я бы рассмеялась, если б могла. Да меня здесь ненавидели лютой ненавистью. И при жизни старой графини, и после её смерти. Особенно после – ведь её титул отошёл мне, как жене наследника.
Если бы я свалилась с обрыва, юных леди Дайн это более чем устроило. Но судьба мне благоволила. Наверное.
– Госпожа графиня! – сквозь пелену я узнала голос Томаса, старого дворецкого. Единственного в имении человека, который относился ко мне с толикой симпатии. Разумеется, если рядом никого не было.
Я открыла глаза. Надо мной, заслоняя звёзды, склонилось морщинистое лицо, освещаемое желтым неровным светом фонаря.
– Госпожа графиня, слава богам, вы живы! – выдохнул дворецкий, всматриваясь в меня слишком пристально.
По отражающимся на лице старика эмоциям можно было догадаться, что выгляжу я так же, как себя чувствую. Очень плохо.
Если Томас и хотел сказать что-то ещё, ему не позволили. Почти сразу же оттолкнули в сторону. Мне снова заслонили звёзды. Правда, теперь надо мной склонилось другое лицо, которое сейчас я бы предпочла не видеть.
– Где Гилберт? Куда ты его дела, тварь? – зашипела золовка, почище какой-нибудь змеи. Ухватив меня за плащ, каждое слово она сопровождала встряской.
Я застонала, лишь чудом не теряя сознание от боли, пронзившей всё моё тело. Но Белла продолжала меня трясти, не замечая, что я на грани обморока.
– Где мой брат, гадина?! – требовала она невозможного.
– Леди Дайн, прекратите! Вы её убьёте! – чья-то твёрдая рука отстранила от меня золовку.
– Было бы, о чём сожалеть, – огрызнулась Белла, но отодвинулась в сторону, уступая место другому лицу, незнакомому.
– Графиня Дайн, я доктор Буллет, – сообщило лицо, а потом тоже спросило: – Где ваш муж? Что случилось?
Я бы пожала плечами, если б могла. Но тело задеревенело окончательно, лишая меня малейшей возможности двигаться. Поэтому я сделала то, что было мне под силу – снова перевела взгляд на звёзды.
Вряд ли когда-нибудь ещё увижу нечто, столь же прекрасное.
– Госпожа графиня… – вновь начал незнакомый мужчина, но его перебили.
– Доктор! Доктор Буллет, там следы на обрыве! Кажется, граф сорвался вниз! – прокричали издалека.
И я улыбнулась сквозь разбитые губы. Всё-таки высшая справедливость существует – больше Гилберт меня не коснётся.
А потом уплыла в благословенную темноту.
Пришла в себя я на знакомой кровати в хозяйской спальне Дайн-холла. Во время редких визитов к родственникам мужа мы останавливались именно в этой комнате. Правда, воспоминания о том, что здесь происходило раньше, не были приятными. Ведь Гилберт никогда и не стремился сделать мне приятно.
Напротив.
Он сам получал удовольствие лишь от моих страданий.
Я попыталась пошевелиться, но грудь и левую руку пронзила боль. Хотелось застонать в голос. Но я осмелилась лишь втянуть воздух сквозь зубы. Если Гилберт услышит, будет ещё хуже. Уж слишком он любит, когда я слаба и беззащитна. Тогда, по его же словам, мой муж получает особенно острое удовольствие.
Впрочем, ломать меня ему тоже нравится. Гилберт считает, что у меня слишком вольнолюбивый нрав, который необходимо укрощать. Я горько усмехнулась. На первую попытку побега я решилась через два месяца после свадьбы. Пока она так и оставалась единственной. Муж доходчиво объяснил, что в этой жизни я больше ничего не решаю. А он распоряжается мною так, как пожелает.
Осмелившись вдохнуть ещё раз, я почувствовала, как что-то сдавливает мне грудь. И запаниковала. Неужели Гилберт опять меня связал?
Несмотря на боль, завозилась в постели, пытаясь подняться. Тут же заскрипели половицы. Я замерла, но было поздно.
Он узнал о моём пробуждении.
Сердце отчаянно забилось. В горле встал плотный ком, давя зарождающийся вопль ужаса. Я знала, кого муж обвинит в происшествии на дороге. Ведь это из-за меня он выбрал открытую коляску в начале ноября. И из-за меня же сам правил лошадьми. Гилберт желал, чтобы я как следует замёрзла по пути. Поэтому выбрал для дороги платье с открытыми плечами и лёгкий красный плащ. Он вообще любит одевать меня в красное, утверждая, что этот цвет раскрывает миру мою порочную суть.
