Завеса Тумана
Острый, металлический привкус ржавчины, смешанный с тяжелым запахом гниющих листьев и влажной земли, щекотал его ноздри, просачиваясь сквозь плотную ткань старого, выношенного пальто. Детектив Маркус Блэк, с впалыми щеками, подчеркнутыми бледным светом уличного фонаря, и неизменной тенью усталости под глазами, в который раз за эту бесконечную ночь раздраженно дернул воротник. Порыв холодного ветра, прорвавшийся сквозь плотную завесу тумана, проник под его одежду, вызывая короткую, но ощутимую дрожь. Он стоял на перекрестке Четвертой и Кленовой, на том самом месте, где, казалось, сама жизнь должна была бить ключом, а вместо этого царила жуткая, гнетущая тишина. Обычно здесь, на этом шумном перекрестке, голоса спешащих по своим делам людей перекрывали гул машин, но сейчас, эта тишина казалась неестественной, словно что-то выключили звук в целом городе. Тишину нарушали только едва различимые шорохи, похожие на шепот призраков, скользящих по мостовой в объятиях густого, вязкого тумана. Этот туман был не просто обычным сезонным явлением, не просто плотной пеленой осенней сырости. Он казался живым, дышащим, злобным существом, обнимающим город Истхейвен своими холодными, липкими щупальцами, словно опутывая его в кокон.
Три дня. Три долгих дня назад Маркус прибыл в этот проклятый город, который казался ему таким же серым и безликим, как и сам туман, окутавший его. Его прислали из управления, когда местная полиция, казалось, запуталась в собственных ногах, не в силах объяснить череду необъяснимых исчезновений. Сначала, как обычно бывает, пропали те, на кого никто особо и не обращает внимания – бродяги, тени на обочине жизни, которых, казалось, и не было никогда. Потом исчезли одинокие прохожие, обычные люди, возвращавшиеся с работы, словно кто-то вырвал их из реальности, словно растворил их в воздухе. И, наконец, вчера… вчера исчезла целая семья. Мать, отец, и их маленькая, как рассказывали местные, очень общительная и жизнерадостная, дочь.
Маркус прислонился к фонарному столбу, чувствуя, как холодный металл просачивается сквозь тонкую перчатку. Он вглядывался в серую мглу, пытаясь разглядеть что-то определенное, но в тумане все было размыто, зыбко и ненадежно. Из дымки, словно в дурном сне, выныривали зыбкие очертания домов, искаженные, словно в кривом зеркале. Они казались нереальными, словно декорации к какой-то мрачной пьесе. Обычно этот перекресток был сердцем района: с утра здесь спешили на работу, с раннего утра слышался гул машин и крики людей, днем дети, с горящими от азарта глазами, играли на тротуаре, а вечером, под тихий шепот звезд, пары прогуливались, держась за руки, наслаждаясь тишиной. Сейчас здесь было пусто, до жути тихо, и эта противоестественная тишина лишь усиливала ощущение тревоги, словно кто-то выключил все звуки, оставив лишь гнетущее молчание.
Маркус достал из внутреннего кармана потертый, почти истертый блокнот, и откинул влажную, немного пожелтевшую страницу. В тусклом, мерцающем свете фонаря, выцветшие чернила казались еще более зловещими, чем обычно. Он пробежал глазами по каракулям, что казались теперь неуместными: “Показания свидетелей, список пропавших, карты района…” “Мистер Блэк, – произнес он, копируя раздраженный и едкий тон своего начальника, капитана Ричардса, – Истхейвен – это вам не какой-то там бред, это серьезные исчезновения, и мы ждем от вас конкретных результатов, а не размышлений о природе тумана. Мы не платим вам за сказки, детектив!”
Он усмехнулся, горько и цинично. Ему тоже хотелось бы верить, что это просто какие-то обыденные пропажи, что дело в каких-то маньяках, которых просто не могут найти. Но чем дольше он находился здесь, чем глубже он погружался в эту зловещую атмосферу, тем сильнее ощущал это странное, гнетущее ощущение, словно он оказался на краю чего-то необъяснимого, чего-то, что выходит за рамки его понимания. Местные шептались о древнем проклятии, нависшем над городом, о старых городских легендах, которые вдруг оживают в густом тумане, о тенях давно умерших жителей, которые, по их словам, выходят на улицы в поисках новых жертв, жаждущие мести или хотя бы немного тепла. Он качал головой каждый раз, слыша эти небылицы.
Он вытащил из кармана сложенную в несколько раз, смятую фотографию. На ней, в свете солнечного дня, радостно улыбалась молодая пара, держащая за руки маленькую девочку. У них были счастливые лица, полные надежд на будущее. Они были живыми, полными жизни и энергии, когда эту фотографию делали. Сейчас они просто исчезли, словно их и не было никогда, словно их стерли из памяти мира, и Маркус чувствовал, как внутри поднимается холодная, ледяная ярость, смешанная с необъяснимой печалью. Он сжал фотографию в кулаке, так сильно, что костяшки пальцев побелели. Он дал себе слово, что найдет их, чего бы это ему не стоило, даже если ему придется столкнуться лицом к лицу с тем, что было за пределами его понимания.
– Где они? – прошептал он в пустоту, так тихо, что, казалось, его голос мог услышать только он сам. Он прошептал это в пустоту, словно надеясь, что туман, этот безликий и равнодушный свидетель, этот вечный и вездесущий наблюдатель, вдруг даст ему ответ, выложит все свои тайны, откроет все свои секреты.
За спиной раздался легкий шорох, едва различимый на фоне монотонного гула тумана, который, казалось, стал еще более плотным и густым. Маркус резко обернулся, на мгновение почувствовав, как по спине пробегает холодок, словно его коснулось ледяное дыхание. В руке он, крепко сжимая, держал карманный фонарь, который выхватывал из тумана лишь небольшой, дрожащий круг света, оставляя остальное в темноте. В расплывчатой, зыбкой дымке мелькнул силуэт. Высокий и узловатый, словно сломанное, искореженное дерево, возвышающееся над увядшей листвой. Он замер на месте, и сердце Маркуса пропустило удар, прежде чем привычная усталость и цинизм взяли верх, а его разум начал искать логичное объяснение увиденному.
– Кто там? – спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал твердо, как и подобает детективу, хотя на самом деле в нем явно чувствовалась нотка неуверенности, нотка почти детского страха. Он не хотел этого признавать, но признание этого факта было первым шагом к пониманию.
Фигура не ответила. Она просто стояла, окутанная туманом, словно тень, вырвавшаяся из ночного кошмара, словно сама ночь приняла человеческую форму. Она казалась нереальной, словно порождением больного воображения. Маркус медленно подошел ближе, направляя на силуэт луч фонаря. Шаг за шагом, чем ближе он подходил, тем яснее становились детали, тем более пугающим становилось то, что представало перед его глазами. Фигура была одета в истлевшие, давно устаревшие одежды, в какие, казалось, одевались еще лет сто назад. Грубая, изношенная ткань, заплаты и потертости, словно одежда принадлежала рабочему прошлого столетия. А из-под полуистлевшей, помятой шляпы на него смотрело бледное, осунувшееся лицо, словно вырезанное из воска, застывшее в маске вечного страдания. Лицо, которое не выражало ничего, кроме тоски и бесконечной печали.
