XIX Черная цапля и белый ворон
Когда мы вышли из заведения, мои часы показывали четыре утра. Во рту до сих пор оставался вкус томатной пасты и потом, уже фоном, отдаленный привкус водки. Перед выходом я выпил еще один коктейль и теперь чувствовал себя так, будто все мои ноги и руки двигались на шарнирах, но управлял ими не я. Хорошо, что мой проводник тут же взял меня под руку и мы пошли по тротуару уже вдвоем. Он шел, а я повторял его движения, повиснув на нем всем телом. Нам сопутствовали эти странные фонари. Даже будучи пьяным я отчетливо видел, что они были какие-то не такие. Перед глазами все расплющивалось в лепешку, но их свет оставался стабильным, будто он был нарисован на отдельном слое моего зрения. И чем дольше я смотрел на них, тем основательнее и прочнее во мне поселялась тоска, которую я отгонял от себя как мог. Наверное, пить в этом месте было ошибкой, но иначе я просто не мог. Я пил везде, где был алкоголь. Это было моей проблемой и моей ответственностью, от которой я всячески отрекался.
Весь путь мы проделали молча и у меня появилась возможность подумать о своем. Я думал о Марке и о том дне, когда я помогал ей распутывать спутанные цепочки, сидя возле нее на коленях. Я думал о своих соснах, думал о том, что мне мешало, не называя самого предмета – все потому, что я его еще не нашел. Видно, то пряталось где-нибудь ну очень глубоко внутри, в центральной части моей души, своеобразном ядре, куда под толщиной материи ни под каким предлогом не проникал свет. Я думал о словах Аси и о ее айсбергах. Думал о свободе и своем кресле. Думал о том, как сильно хочу вернуться домой и искупаться в реке. Все эти мысли не шли мне на пользу. Мне было бы лучше, если бы он говорил и заполнял мою голову чем-нибудь посторонним. Оно бы забилось в мой мозг как ватные спонжи и не давало бы вытекать наружу тем мыслям. Почему-то в ту секунду мне казалось, что именно они делали мое тело непреподъемно тяжелым.
Пейзаж вокруг менялся. Красивые декоративные дома, наверняка приспособленные под пабы, кафе и бутики, незаметно для меня слились с горизонтом, резко исчезнув из моего поля зрения. И через какое-то время пошли другие, снова жилые и приземистые, с цветными рамами и резными фигурами. При виде них мне стало немного спокойнее. Снова начинался лес с его соснами и елками. Мистер Филин попеременно сжимал мою руку, а потом снова ослабевал хватку. Должно быть, тоже думал о чем-нибудь своем.
Когда мы приблизились к нужному месту, я заранее это понял. Мы шли одной и той же дорогой строго вперед, а потом мой проводник медленно стянул меня в сторону, так, что я поначалу этого не заметил. Он отпустил мою руку и мы один за одним пошли по узкой тропке, спрятанной в высокой траве. Филин с человеческим телом шел впереди и я плелся следом за ним, расталкивая от себя заросли осоки. Кругом была тишина. Было слышно лишь поскрипывание кожи на его ботинках и грохот моих тяжелых подошв. Я хотел заговорить с ним, чтобы отвлечься от этих звуков, но не знал о чем. Так мы и шли друг за другом в этой тишине, не говоря друг другу ни слова, пока не дошли до места.
– Ну вот, мы с вами почти пришли.
Следуя за ним, я завернул за угол и из-за травы моему взгляду постепенно открылось озерцо. Небольшое, всего десять моих шагов в длину и ширину. По краям его украшали камни разных размеров, гладкие и плоские. Такими хорошо было бы пускать блинчики по воде. Я остановился рядом с ним, плечо к плечу, и тогда грохот моих ботинок смолк. Тишина вокруг была чиста и абсолютна, и это навело меня на мысль, что у меня вдруг заложило уши. Но стоило мне лишь согнуть руку, как я услышал пронзительное трение ворсинок ткани друг о друга и последующую тишину, более тяжелую, исчерпывающую и пустую. Я так и замер с согнутой пополам рукой, пораженно глядя на воду.
Мы были тут не одни. По озеру расхаживала черная, как уголь, цапля. Ее оперение лоснилось, будто глянцевая обложка журнала, и потому ярко поблескивало в темноте, как если бы где-то здесь мог быть тот странный фонарь или другой источник света. От того я мог разобрать ее туловище на отдельные перышки, из которых было соткано это мягкое на вид одеяние, ни ни что не похожее и ни с чем ни сравнимое. Они выглядели и мягкими, и одновременно острыми, как боевые клинки. В какой-то момент смотреть на нее со стороны перестало быть возможным и я было хотел подойти и дотронуться, но вовремя остался на месте – по прежнему остерегался пораниться. На конце длинной изящной шеи, выгнутой по форме канализационной трубы, сиял невероятной красоты глаз, томный взгляд которого, как мне показалось, был устремлен точно на нас. Он был похож на круглый ровный камешек, отражающий в себе водную гладь этого озера.
Филин стоял не шевелясь, должно быть, с замиранием сердца наблюдал за озером и цаплей. И я тоже старался не издавать ни звука, но чем больше я об этом задумывался, тем хуже у меня получалось. Все это дошло до того, что я еле сдерживал себя, чтобы не переступить с ноги на ногу, не сжать пальцы в кулак или как следует не прокашляться. Этих действий будто требовало само мое тело. Тем временем черная цапля не торопясь перемещалась по воде. Ее согнутые в коленях ноги были погружены под воду, отчего и казалось, что она плыла, совсем как утка или какой-нибудь лебедь. Но я точно знал, что она шла по дну, и делала это настолько искусно и медленно, что казалось обратное. Но это было не все. Сверху на ней сидела какая-то белая птица. И цапля, словно не замечая ее, плыла по своим делам, если в этом маленьком озере они вообще у нее могли быть. Та птица сидела не шевелясь и молча повиновалась действиям своей черной цапли. Мы простояли так минут десять, опустив глаза в озеро, и та картина ни разу не поменялась. Они плыли по одному и тому же направлению. Птица сидела верхом на цапле, цапля же плыла по часовой стрелке по краю озера, ни разу не спустив с нас своего взгляда. И это зрелище незаметно загипнотизировало меня, постепенно доведя до оцепениния. Все во мне стало ощущаться так, словно снова стало каменным. Спустя минуты молчания я все-таки решился на вопрос.
– А что это за птица на цапле?
– Это ворон.
– Точно, ворон. И как я сразу не понял… Белые цапли и черные вороны…
У меня в голове сразу материализовалась картина из кухни моего соседа, на которой все было так же. Вопреки и правде художника, и заложенным миром порядкам, вороны на той репродукции были изображены белыми, а цапли черными. А я-то помнил, что на оригинальном полотне все было как надо. Теперь, пожалуй, все встало на свои места. Я понял, почему на той копии, до странного похожей на первозданную картину, те птицы изображались именно так. Да и что там, я понял,
