Рассказывая правду про меня… Истинная красота души – это когда человек любит себя и в себе любит все человечество, но тяжко болен тот, кто во всем человечестве любит лишь себя. * * * Несущему любовь – нести любовь, Гореть высоким, духом не сгорая, Перемешать с адреналином кровь И не сорваться – подошедшим к краю. Гадалка Того, что не запомнилось, – не жалко. Блестящими монетами звеня, Гадала мне лукавая гадалка, Рассказывая правду про меня. И взгляд ее с моим смешался снова – Встревоженный уже какой-то взгляд. Что видишь ты в моих глазах такого, О чем гадалки нам не говорят? Качая головой, она вздыхала И гладила ладонь мою опять, Но этого уже казалось мало, Чтоб смыслу ускользающему внять. Откроют карты, может быть, немного: Болезнь, пустые хлопоты, печаль… И выпадает дальняя дорога, Надежды устремляющая в даль. Очаг, дела, заботы, выплеск страсти, Где зло, досада, ревность, алкоголь. И перед дамою пиковой масти Червовый оступается король. Грядущее туманно и непрочно, И так же зыбко откровенье карт. И на ладонь судьба легла не точно, Чтоб дать ответ, к чему проделать старт. Кого-то привлечет успех и слава, А завтра дрогнет, нерв едва затронь. Вся наша жизнь – бугристая канава, Неровно расчертившая ладонь. Реквием Я чем-то прогневил тебя, Господь? И бьюсь, охвачен паникой слепою. Позволь мне эту слабость побороть И, как с отцом, поговорить с тобою. Где оступился, где сломался я, Что мою волю разметало взрывом? И почему бездумно мчусь к обрыву В потоке отрицанья и вранья? Мне жизнь мала и смерть уже мала: И тут – предел, и там – границы рая… Но, брошен в Преисподнюю, сгораю На полпути к бессмертию дотла. Необъясним себе и чужд другим, С надломом духа, иссушившим тело, Пишу людскому беспределу гимн И для себя не признаю предела. И балансируя на грани зла, Я подхожу стремительно к барьеру, Где сторонюсь людей, несущих веру, И содрогаюсь, глядя в зеркала…
Крест Пропитан сыростью могильной, Наперекор косым ветрам, Трухлявый, жалкий, но всесильный Крест на холме стоит, как Храм. Над ним иначе солнце светит, И молнии не целят в склон… Он к нам пришел из лихолетий И незапамятных времен. Взирает горько, одиноко Часы ли, годы ли, века. Как часовой, как Божье око, На мир он смотрит свысока. Извечной немотой страдая, Один, из глубины веков, Он миру руки простирает И каждого обнять готов… Одна лишь узкая дорога Ведет через леса к холму. И только путник одиноко, Пройдя, поклонится ему. И, осенив себя знаменьем, На миг замрет, едва дыша. Быть может, в это же мгновенье Откликнется его душа. И мне когда-то выпал случай Скитаться в тех глухих местах, Карабкаться на эту кручу За божьей милостью креста… Чтоб оценил мои деянья, И я стоял в минуту ту, Не в силах удержать рыданья, Как победивший слепоту. Я молча обнял крест руками. И вздрогнул телом… Как роса Ложится на остывший камень, Скатилась робкая слеза. Наперекор судьбе и веку, Я убегал из этих мест: Не по богам, по человеку Мироточил в тот вечер крест. Рассказывая сыну про войну… Рассказывая сыну про войну, Которой, к счастью, не увидел тоже, Я тяжелей обычного вздохну, Избавив голос от ненужной дрожи, Еще сильней сожму его ладонь, Чтоб ощутил волнение со мною, И помолчим так, глядя на огонь, Добытый здесь немыслимой ценою. Увы, не боги высекли его И обелиск здесь возвели не боги, И призван он венчать не торжество, А реквием неслышно петь для многих. Полощется в промозглой тишине, То вдруг остервенело заклокочет, Как будто рассказать о чем-то хочет Дыханием своим горячим мне. И выпущен мой разум тетивой К раскинутым полям, лесам богатым, Окутанным салатовой листвой И оживленным щебетом пернатым. Чтоб отразиться множеством зеркал Бесчисленных озер, глубин и мелей И жизнь питать, как гордая река, Скользя среди песков и сапропелей. И вновь вернуться пламенем огня Из голубых высот, свобод орлиных И, что всего важнее для меня, – Наследием отдать все это сыну. Два времени, не тронутых войной, Не ощутивших вкус военной пыли: Сегодня сын сюда пришел со мной, Как мы с отцом когда-то приходили.
Отцу Безмолвие лесов и мощных рек На расстоянье взгляда угнетают… По льду Юкона двое человек Пытаются уйти от волчьей стаи, Чью дерзость подстегнет вечерний мрак… Но, в уважение их доли тяжкой, Ты был из тех, кто бережет собак И следует на лыжах за упряжкой. Теперь уже другой Юкон у ног И мысли о внезапной смерти гложат – Кипит водоворотами порог И пеною, как вздыбленная лошадь. Недолгие сомнения внутри, Не к золоту, не к приискам – в итоге, Ты хочешь жить, но ты пойдешь на риск, Учитывая горький опыт многих. События других веков и стран: Звучат клинки и по брусчатке шпоры. В кровопролитной схватке Д’Артаньян Дерется рука об руку с Рошфором, В последствии друзья, но этот шаг Кипит враждой и продиктован службой… Тебе понятней благородный враг, Чем кто-то из друзей с невнятной дружбой. И апогей трагизма, замок Иф В морской базальт уперся грузным весом, Свободу и наивность укротив, Ты создал Монте-Кристо из Дантеса! Который прошагает жизнь с тобой Через, возможно, лет каких-то триста, Твой светлый узнаваемый герой – Эдмон Дантес из графства Монте-Кристо. Прочтенного твой базис таковой, Что даже оценить его позволил В своих стихах один учитель твой, Что «нужные прочел ты книжки в школе», В их нерв проникнув, в мысли и язык, Усвоил сердцем, растворяя с кровью… Лежит теперь у внука «Белый клык» С фонариком ночным у изголовья.
Маугли Мне не привили злобы на весь свет, Но я мечусь, обидою томимый. Среди волков мне места больше нет, Но пониманье так необходимо. Я занесен неведомой волной В лесные дебри был и всеми брошен. Мой мир лесной и мой покой лесной Безмерно прост и бесконечно сложен. Прислушиваюсь к диким голосам, Утратив мир, другой приобретаю, Здесь важно все. И здесь решаешь сам, Быть одному или держаться в стае. Я голос свой уже не узнаю, Зубами скрежещу, душой грубею. И, усыпляя ненависть свою, Расту как волк, как человек – слабею. Я поднимаю свой звериный лик: – Эй, отзовитесь, люди или боги! Но нет, не вой, а грозный дикий рык Несет мой клич от леса до дороги. Прометей Я выжжен изнутри, я тлен и прах. Дышу, пока дышать еще возможно… Казалось, было все в моих руках, Но руки были связаны надежно. Низринут, погребен в тартарары – Такая у богов судьбина злая. Пылают необъятные миры – Мои миры, а значит, я пылаю. Грохочут наковальни, звон в ушах – Озлились небеса, вонзили жала, Чтоб к скалам пригвожденная душа Забвением себя опустошала. Богов не упокоит жар котлов, Их мир далек, их путь по небу вечен, Но клювы разъярившихся орлов Свирепо рвут мою больную печень. Их ярость мне понятна, гнев богов – Высокая оценка жизни вечной. Пылает мой огонь у очагов И свет несет в жилища человечьи. Сегодня миру не отмерен срок И громоздят, ваяют глыба к глыбе Земной культурный слой все – кто чем смог – У старенькой Вселенной на отшибе. Несут себя в себе к своим богам, Не понимая, в сущности, что боги Их, смертных, не подпустят к небесам И ниспошлют тепло свое немногим. Но вижу миг, как лоскутки огня Коснутся их сознания несмело И, вспомнив пригвожденного меня, Потянутся к огню дрожащим телом С тем, чтобы и остаться у костра, Стать частью света… И летят на пламя Пустые и убогие вчера В далеком завтра, словно боги сами. Гравитация любви И жили двое, и их нечаянно Столкнула жизнь, Да так, что рядом они не чаяли В другом души, Что в одиночестве порой скитается И слезы льет, Но, словно бабочки, к огню слетаются, Оплавив лед. Их жизни линии переплетением Свились в одну, И были счастливы они падению На глубину, Где мир сжимается и мрак воинственно Дозор несет, Все растворяется в сердцах таинственно И меркнет все… Они сближаются так неосознанно В минуты те. Они для этих мгновений созданы – Жить в слепоте, Идти на запах, бежать по голосу, Нырять в дурман И погружаться друг другу в волосы, Как в океан. Но только вспышка мелькнет сознания, Вернется свет И выясняется, что понимания И чувства нет, Что сонных вынесло их течением, Тряхнув волной, И что ошиблись они с влечением Сердец весной. Как приближались они стремительно, Так мчатся прочь, Чтоб раствориться в себе мучительно И занемочь, В оцепенении впадать в прострацию И раздавить Себя, не справившись с гравитацией Своей любви. * * * От тяжких дум заведомо устав, Взгляд подниму к твоим глазам несмело: Как я посмел в свой жизненный устав Вписать твои сознание и тело? Сегодня свет струится надо мной, Но прячусь в тень под жиденьким предлогом, Что этот свет напоминает зной И одному его мне слишком много. Он так же, как эфир, неуловим, И в нем пылать тебе и мне недолго. Ты хочешь мир сложить из половин, А он – витраж из красочных осколков. Я тку его, пытаясь изменить Своим штрихом известные сюжеты И в грубый холст вплести живую нить Из тех, каких в его палитре нету. В моих руках не замирает кисть. Ее мазкам найдется в жизни место. Гармониям понятным вопреки Ей следует мой внутренний оркестр. Как парфюмер, свой аромат создав, Страшусь: а вдруг меня окликнет кто-то – И растворюсь среди томов и глав, Не воссоздав мелодию по нотам… Спущусь и позабуду звездный путь, Которым приходил в твои забвенья, С тем, чтоб, прижав тебя к себе, уснуть Счастливым в это яркое мгновенье… Поэзия Поэзия – в тебе лишь обретаю Прозрение о замысле богов И по твоей артерии впадаю В мир без границ, пустот и берегов. Я бодрствую и сплю, я чет и нечет, Я Млечный путь и дымка над рекой. Я утром тороплю грядущий вечер И из покоя жажду непокой. Я тлею, как свеча, когда все тихо, И вспыхиваю пламенем костров, Я жизнь миротворю, чтоб мчаться вихрем В места трагедий, бед и катастроф. Я представляю, словно осязая, Я щурюсь, но чисты мои глаза, Я из средневековий воскресаю Коперником, воззрившись в небеса. Непостижимым знанием согретый, Внезапно осознав, что посвящен В сакральный смысл распространенья света И что-то очень важное еще. Всего минута, миг – и я восстану Зарею из недавней темноты, Я вхож в миры атлантов и титанов, В чистилища и райские сады. Мои друзья, воинственные слуги Влиятельных богов, им вопреки Мне Церберы щенячье лижут руки, Грифоны прячут когти и клыки. Я тку ковер из множества сплетений Событий и загадочных миров, Из образов и ярких сновидений (Из красок Света и оттенков тени), Один из самых красочных ковров. Я бесконечно удален и рядом, Внутри событий клокочу и вне, Я самых дальних звезд касаюсь взглядом, И звезды шлют свои приветы мне. Кокон Уж как-то странно обустроен мир И почему-то грустно и тревожно – Одни сегодня предвкушают пир, А у меня все замкнуто и сложно. Три дня до Рождества… И мало дней Предновогоднего шального бега, Но я не вижу в городе огней И яркой мишуры на фоне снега. Не вижу или лгут мои глаза, Выхватывая серое на белом? И чем-то серым давят небеса, Вгрызаясь в душу и сжимая тело. Я прихожу из города домой И чувствую, порог переступая, Здесь мой очаг, но этот дом не мой, И, словно зверь, напрягшись, отступаю. Я снова прочь несусь по кольцевой И безнадежно возвращаюсь в город. Меня пронзит трассирующий вой Взрывающих мое сознанье «скорых», Сиреной расстрелявших темноту. Мозаикой своих горящих окон, Мой город, тьму отбрось за их черту, Спаси надежду, спрятанную в кокон. * * * Я не стремлюсь укрыться от забав, Я не гонюсь за грохотом орудий, И в книгах мне дороже те из глав, Где напоказ – характеры и люди. Как хрупкая основа бытия, Как плазма существующей эпохи, Как зеркало, в котором вижу я Лицо судьбы при каждом новом вдохе. Среди ее неубранных седин Барахтаются в поисках теченья, Не в силах кислород скопить в груди, Объекты страсти, грез и обольщенья. Их быт рознит и существо рознит, Но, словно мотыльки, к огню слетаясь, Они бегут от кухонной возни И на костре блаженство обретают. А тем, кому огонь невыносим, Которым искры прожигают крылья, Тем суждено влачить свой век в грязи И задыхаться придорожной пылью. Есть и такие, что, завидев свет, Сквозь пламя не летят, почуяв жженье: Им громких в жизни не сыскать побед, Но также не познать и поражений. Что ж, пестрому такому большинству Я не скриплю пером глубокой ночью Лишь потому, что в их среде живу: Душа моя их принимать не хочет. Хотя, быть может, я у них в долгу, Но тяготит меня их жизнь пустая. За кем охочусь я, за кем бегу, А догоняя, снова отпускаю?..
