Федот Симонов - Губернские бега. Сон русского человека

Редактор Валентина Осовская

Корректор Анна Силенко

Дизайнер обложки Максим Осовский

Фотографии Семейный архив Симоновых, Козловых, Осовских

© Федот Симонов, 2019

© Максим Осовский, дизайн обложки, 2019

ISBN 978-5-4496-8390-8

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Федот Симонов (1917—1989)

Нашей действительностью, бытом, рассуждениями, – словом всем тем, что называется реальностью, управляют внешние обстоятельства. Власть, деньги, политика, семья, – каждый из нас без труда припомнит любую причину, под влиянием которой он совершает тот или иной поступок. И лишь во сне человек начинает быть самим собой. Сон – единственное, что принадлежит человеку.

Философы считали, что сон – это маленькая смерть и лишь Фрейд обнаружил, что наши фантазии и мечты могут проявляться во снах. «Фантазия, как и каждое создание психики, как-то: сон, видение, бред – должно иметь какое-нибудь значение», – писал он в книге « Психоанализ. Леонардо да Винчи».

Все мы хотим быть красивыми, богатыми, здоровыми. Воплощение всех этих желаний мы каждодневно видим и слышим.

Сон – это реализация ваших фантазий, вашей мечты. Не чужой, позаимствованной из видеоролика, а личной, индивидуальной.

Именно под таким ракурсом можно рассматривать роман Федота Симонова «Губернские бега».

О чем она рассказывает? О жизни крестьян Тульской губернии в начале 19-го века? О любви властной помещицы к батраку-бедняку, подавшемуся на службу в армии длиной в 25 лет? Вдумаемся – целых 25 лет жизни. При том, что средняя продолжительность тогда в России составляла 50—55 лет.

Эта книга – сон русского человека об идеальной жизни, в которой добро всегда побеждает зло, а счастье всегда оказывается не за горами. Это счастье можно потрогать руками, представить его. Выдумать. И окунуться в фантазию писателя, жизнь которого вряд ли баловала успехами и удачами. Помечтать вместе с автором, каким бы могла быть Россия без рабства. И ощутить, что русская история и свобода – несовместимы.

Вот уже и наступили теплые весенние дни. Вся бедняцкая голытьба тульских крепостных ребятишек стала вылезать из своих конур, чтобы погреть на солнце свое изможденное от худобы тело. С восходом солнца крепостной парень Матвей, который и сам не знал, сколько ему лет, только предполагал, что лет 20 уже будет, подметал барский двор. Черные, густые и длинные волосы, закинутые пятерней руки, поблескивали на солнце, только непослушный толстый пучок извилистых волос чуть-чуть опускался на лоб, придавая тонкому смуглому лицу, черным векам и широким бровям еще большую красоту. Зеленоватые с черными зрачками глаза смотрели открыто. Припухшие губы всегда были сжаты, а на щеках маленькие ямочки придавали лицу как будто улыбку. Матвей среднего роста, с широкими плечами, прямой стан с сильными ногами, которые крепко стояли на земле, что, казалось, никто не сможет отодрать их от земли. Сильные, мускулистые, жилистые руки так легко кидали метлу, то в одну, то в другую сторону, будто это не метла, а гусиное перо, выдернутое из крыла. Длинная, залатанная, самотканая рубашка, подпоясанная веревочкой от распущенных старых вожжей, спускалась до колен. Обут в веревочные лапти, сплетенные им самим из тех же веревочек от старых вожжей, какой он был опоясан. Икры ног обмотаны портянками, укреплены такой же веревочкой.

В это весеннее, теплое, раннее утро барская шестнадцатилетняя дочь уже не спала. Потягиваясь спросонья на большой мягкой перине, укрытая одеялом из гусиного пуха.

Темно-русые волосы длинные, густые волосы распустились по всей большущей подушке. Дашенька, как ни старалась зажмурить свои серые глаза, они как нарочно сами открывались. А мысли ей так и подсказывает:

– Матвей-то уже давно двор метет, иди к окну посмотри.

Как Даша не вертелась на мягкой перине, а из головы Матвей так и не уходит.

– Господи, – сказала она, – помоги мне уснуть.

И глянула в угол своей спальни, где стояла икона с образом Иисуса Христа, который поднял два пальца своей руки вверх, и как будто сказал ей:

– Нет, Дашенька, ты не уснешь, а сейчас встанешь и подойдешь к окну, будешь смотреть на Матвея, и этим ты будешь наслаждаться.

Даша, как ужаленная, соскочила с постели, подошла поближе к образу Иисуса Христа, упав на колени, стала молиться, прося пощады:

– Спаси меня, Господи.

Но Иисус Христос был неумолим. Он как будто смеялся над ней и говорил:

– Иди к окну, твой крепостной Матвей уже работает, а ты, дармоед, просишь у меня спасение.

Даша побледнела, встала на ноги.

– Что со мной делается? – вслух спросила саму себя, еще раз перекрестилась перед иконой, повернулась и пошла к окну, из которого видно, как Матвей метет двор. Потом быстро подошла к окну и увидела Матвея. Даша остановилась, на душе сразу потеплело, появилась какая-то радость, как будто она не видела его целую вечность. Потом появилась у нее мысль, и она вслух сама с собой заговорила:

– А что, папеньки дома нет, он в Москве, позову старшую хозяйку по дому и прикажу найти какие-нибудь бросовые папины сапоги, шаровары, рубашку. Сапоги почистить, а одежду помыть, погладить и одеть Матвея. А что, если эта старшая по дому дрянью окажется и скажет маменьке? – Немного подумала и опять вслух сказала. – Маменьке я скажу так: управляющий у нас уже старик, а Матвейка умный, работящий парень, а грамоте я его научу. Маменька моя добрая, умная.

Только проговорила эти слова, сзади чьи-то руки коснулись ее плеча. Даша вздрогнула, побледнела, быстро повернулась, перед нею стояла мать. Даша бледная в лице смотрела прямо в лицо матери, потом все ее тело задрожало, и слезы покатились из глаз. Увидев в лице матери ласку и доброту, Даша упала на грудь матери и громко зарыдала, говоря дребезжащим голосом:

– Маменька, – спросила она, – ты все слышала?

– Слышала, слышала, моя милая. Время твое подошло, доченька, так говорить, – гладя свою дочь ладонью по спине. – Я сама, доченька, сделаю, как ты хочешь, успокойся милая.

Даша радостная стала целовать мать в губы, щеки.

– Ну, ладно, иди, умойся, – сказала мать.

Мать и дочь, сидя за столом, завтракали молча. Даше кушать не хотелось, она лениво допила чашку чая и тихо виновато проговорила:

– Маменька, ты прости меня, я кушать не хочу, позволь пойти мне к себе в комнату, а то что-то голова болит.

– Пойди, пойди, – сказала ласково мать, – не беспокойся, как ты просила, я сейчас же прикажу все это сделать.

– Спасибо, маменька, – сказала Даша и пошла. Даша быстрым шагом вошла решительно в свою комнату, подошла к окну, во дворе она Матвея не увидела.

– Ну вот, – сказала она, – теперь я его больше до самого утра не увижу.