Васильки в пшеничном поле
«Вот эта квартира… Как же бьется сердце!..Надо глубоко вздохнуть… и медленно выдохнуть… Зайду такая смелая, уверенная, представляю их растерянные физиономии… Валера, конечно, смутится, он не любит сцен… А как он со мной поступил?..» Извини, Вика, ты мне дорога, но я ее люблю. Давно. Но тебе не изменял с ней… Я ухожу. Сегодня. Прости, давно хотел, но не решался…» Я что-то орала ему вслед – по-детски обидные слова, размазывая по щекам горячие злые слезы… Выла долго, в подушку, чтоб не пугать соседей. Думаласердце остановится… Ничего, успокоилась, живу. Хочу посмотреть на эту разлучницу, на кого он меня променял… И на него… Любить не перестала, думала, что возненавижу, а сама по-прежнему люблю, до исступления. С Богородицей разговаривала, как с мамой, колени дрожат, слезы ручьем, и тут ответ пришел-не голос, просто ответ: " Любишь-люби, любовь не должна прекращаться…» Раньше не было таких мыслей, это Она, Пречистая, услышала меня… Что-то долго стою перед дверью. Так, без сцен, с достоинством, посмотрю на них и уйду…»
Вика решительно давит пальцем на кнопку звонка и отступает на шаг назад, губы мгновенно пересохли. Никого… Вот в глубине квартиры слышны быстрые шаги босых ног. Дверь широко раскрывается, по ту сторону – невысокая девушка, светлые русые волосы слегка заплетены в косу, и локоны ниспадают на плечи, спину. Глаза-бледно-голубые, как предрассветное небо. Щеки, короткая футболка и шорты измазаны разноцветной краской… Глаза на пару секунд встретились, девушка спросила: «Вы из галереи? Проходите, пожалуйста!» Через секунду милая смущенная улыбка: «Здравствуйте! Я тороплюсь, почти все готово. Не разувайтесь!»
Вика шагнула через порог, и, закрывая дверь, прошла, завороженная широким приглашающим жестом. Маленькая квартирка-студия, на стенах развешены как готовые в рамах картины, так и на кнопках эскизы. Вика глубоко вдохнула-запах краски, растворителя, засушенные букеты в вазах источали тонкий аромат. Через тонкую тюлевую занавесь проглядывали солнечные лучики и легкий ветерок играл бахромой.
«Гостья из галереи» опустилась на предложенный стул и в упор разглядывала художницу. «Да, моложе… Худооожница… Моль бледная ….Сколько ей лет?» Но девушка не замечала этого взгляда, она что-то щебетала, показывала эскизы, приносила картины в подрамниках, какие-то ставила на мольберт и выгодно поворачивала к свету. Вика молчала, очень внимательно, демонстративно вглядывалась в «эту мазню», потирала пальцем кончик носа, играя сосредоточенность, и вдумчиво щурила глаза… – Хотите чая? У меня есть с мятой и сушеной малиной…
Не ожидая ответа, прошлепала босиком в кухню. Вика расслабилась и лениво скользила взглядом по стенам. Боком откинулась на спинку стула, глубоко вдохнула и закрыла глаза… Обдувал прохладный ветерок, за окном-гвалт воробьев, детские голоса на площадке и звоночки трамвая неподалеку…
«Как же хорошо!..» Вот опять шаги – и резко стихли. Девушка держала чашки и удивленно смотрела на гостью и почти прошептала: «Вам плохо?» Вика разозлилась на себя, что ее застигли врасплох, криво ухмыльнулась, мол, нет, ничего. Молча, бесшумно пили чай. Девушка вдруг встрепенулась, устыдившись: «Пойду переоденусь…» Но Вика резко встала: «Ну хватит!..» Девушка удивленно округлила глаза, а Вика снова отметила про себя: «Ну моль же… моль и есть…» Тут мелодично пропел звонок и девушка нерешительно пошла к двери. Через пару секунд услышала: «Тонечка, доброе утро! Я из галереи, я вам звонила, Наталья Александровна. Мне очень приятно!» Тонечка всё так же непонимающе таращила глаза и спросила Вику: «А вы?..» «До свидания! – громко отчеканила Вика и быстро вышла за дверь. «Что он в ней нашел? Моль бледная…»
Шла по улице, глядя себе под ноги и бурчала что-то под нос, то глубоко вздыхая, то громко ухмыляясь, не замечая взгляда прохожих… Уже несколько дней находилась она в легкой задумчивости, вспоминала каждый взгляд, каждый шаг этой простодушной Тони, постепенно в памяти всплывали яркими пятнами наброски тыквы и кувшина, голубая прозрачность вазы и небрежные складки драпировки, туман над рекой. А однажды ей приснился сон, как будто Тоня ставит на мольберт акварельный рисунок васильков среди пшеничного поля, и говорит: «Это моя любимая, и маме очень нравилась… Она не продается…»
