Люди снуют и снуют. Взад — вперед, туда — сюда, и мне всё время приходится подтирать за ними грязь. Рабочий день только начался, а я уже как жалкий сморщенный сухофрукт, выжатый в чашку пресного чая. Еще пару недель назад я думала, что работа санитарки дело плевое, да что там, повозюкать мокрой тряпкой по паркету, вынести утки, помыть окна. Не учла одного — в круг обязанностей входит и отдраивание туалетов, а это занятие далеко не из приятных.
Отлынить от него мне подфартило. Знакомая тётка из регистратуры, узрев меня на второй день трудоустройства усердно отшоркивающей унитаз, пообещала поговорить с заведующим отделением травмотологии и хирургии, и слово сдержала. Меня перевели, повысили, так сказать, и теперь я свысока посматриваю на несчастных девчат, уныло бредущих к дверям сортиров с ведром и шваброй наперевес…
— Стаська, живо сюда! Поможешь!
От громогласного окрика Ники едва не расплескиваю воду, нечаянно зацепив ведро ногой. Выпрямившись, утираю с лица пот, и оглядываюсь, не понимая, что стряслось. Вероника, наш дежурный хирург, спешит по коридору, неловко натягивая халат на необъятную грудь. Посещает сомнение, не придется ли собирать отлетевшие пуговицы по всем углам, но проносит. Униформа благополучно оседает на пышных телесах врача, и она, шумно выдохнув, хватает меня за плечо пухлыми пальцами — сосисками.
— Пошли, руки сполоснешь в лаборатории. Там мужика привезли, мне ассистентка нужна. Татку где-то черти носят, дозвониться не могу.
— А что делать-то? — округлив глаза, спешу за ней, семенящей к операционному залу, и искренне не догоняя, какого рода помощь вдруг требуется от простой санитарки.
Не убирать же кровь и вывороченные кишки? Это, насколько мне известно, прерогатива Ирки, сегодня её очередь нести смену в этом отделении. Меня вообще откомандировали драить коридоры и палаты.
— Ты говорила, что училась в медицинском? — отмахивается Ника, шустро влетая в зал.
— Так это когда было-то! — протестую, следуя за нею, — я и не закончила даже пятый курс, Ник! Названия препаратов и от чего они применяются, и то щас хрен вспомню!
Тут я, естественно, кривлю душой. Всё прекрасно помню, недаром ведь зубрила целями вечерами напролет, а не шлялась по клубам с друзьями.
— Ну! — нетерпеливо взмахивает она ладонями, и кивает на хирургический стол, где лежит неподвижный мужик в окровавленной рубашке. — я же не прошу тебя проводить операцию и кромсать его! Будешь ассистировать. Скальпель от щипцов отличить сумеешь, надеюсь?
Удивляюсь, почему пациент один, где анестезиолог и прочие? Что тут творится? Нет, я, конечно, понимаю, что канун Нового года, и все сегодня как сумасшедшие, но бросить раненого в операционке? Даже врача скорой помощи поблизости не видно. Поворачиваюсь к Веронике, чтобы спросить об этом, но она уже у двери.
— Я сейчас. Найду Ремизова.
Ремизов наш кардиохирург, на кой он понадобился Нике? Вздохнув, подхожу к столу, не сводя глаз с мужчины, ранение, судя по количеству крови, серьезное, может, пробито легкое. Чёрт, его же надо срочно готовить к операции, а Ника как будто и не особо волнуется по этому поводу! Вот она, хваленая медицина нашего захолустья…
Внезапно моргает верхний свет, на секунду ярко вспыхивают длинные лампы под потолком, и зал погружается во мрак. Я вздрагиваю, ощутив на запястье стальные пальцы.
— Помоги мне. — хрипит незнакомец, и тянет меня к себе неожиданно сильно для умирающего.
Наверное, рана всё же не настолько страшная, но облегчение это не приносит. Чего он хочет?!
— Спокойно, с электричеством с минуту на…
— Ты оглохла? — перебивает он громче, и в темноте я различаю неясный силуэт. — поддержи меня, давай. Где здесь запасной выход, знаешь? Ты же врач?
— Я.. — растерянность мешает сосредоточиться, машинально обхватываю его за спину, пока он неловко сползает со стола, — я не врач. Послушайте, что Вы делаете? Вам нельзя…
— Я сам решаю, чё мне можно, а чё нет, поняла? — грубовато рявкает, кряхтя от боли. — веди. Да без глупостей, детка, не смотри, что я продырявленный, шутить со мной не советую. Погоди-ка…
Меня трясёт от страха. Где Ника? Что с энергией, почему не запустят генератор? И кто этот тип, какого рожна он упорно хочет свалить из больницы?
— Прихвати всё необходимое. — командует тоном, не терпящим возражений, и где-то слышатся недовольные голоса, а потом торопливые шаги. — живо, кукла, чё застыла! Бери лекарства, бинты и остальное, ну!
Делает движение, словно собирается выудить из-под рубашки пистолет, и я на полусогнутых лечу к другому столу на колесах, где разложены инструменты и медикаменты, приготовленные для операции. Может, заорать, позвать на помощь? Ага, и тут же схлопотать пулю в спину? Осознание, что никакого оружия у странного пациента быть не должно, он же в стенах больницы! Посещает за секунду до того, как в руках незнакомца тускло блестит вороной ствол, направленный на меня.
— Я же сказал, не играй со мной. — рычит он, согнувшись пополам. — шевелись, блять!
И я дрожащими руками смахиваю нужные атрибуты в подол рабочего халата.
— Уходим, хватит! Чё не будет, купишь в аптеке по дороге. Колеса у тя есть?
— Какие… Колеса? — не сразу понимаю, о чем он говорит.
Он еле передвигается, держась за стену, и мне ничего не остается, как вести его к служебной двери, зажатой между лестницей и третьим этажом. В голове вертится пугающая мысль, но я её гоню.
— Тачка. — поясняет он, и протискивается следом за мной в сырой сумрак двора. — тачка имеется у тебя?
— Нет. Я и водить-то не умею.
— Похуй. Вон туда топай, к скорой. — кивком указывает на два белых микроавтобуса у ворот. — там разберёмся, чё к чему. Давай, давай, не тормози.
Ему, кажется, совсем худо, голос тяжелеет, дыхание прерывистое и шумное. А если он сдохнет, мне же потом отвечать! Но куда попрешь против огнестрела, Боже…
ДАНИЛА
Девка держится стойко, хотя перепугана насмерть, не обманула, значит, врачиха, подослала кого надо. Он чувствует, что слабеет, силы на исходе, но, стиснув зубы, продолжает идти дальше, не забывая тыкать в бок девице пукалкой. Ха, да узнай она, что это обыкновенная сувенирная зажигалка, уже бы пятки сверкали в обратном направлении. Была б повнимательнее, заметила бы лажу.
— Дверцу открывай. Переднюю. — приказывает он, хватаясь за бампер скорой. — за руль садись, живее!
— Я не умею… — скулит она, неуверенно взглянув сначала на него, затем на рулевое колесо.
— Садись, я чё, должен каждый раз тебе повторять! — угрожающе рявкает Данила, и поднимает дуло на уровне её лба.
Видимость размытая, его мутит. Девчонка расплывается, превращаясь в неясный комок, и он несколько раз с силой зажмуривается. Становится лучше, но ненадолго, рана то и дело простреливает невыносимой болью. Кое-как влезает на сиденье, зажимает ладонью дыру. Девчонка дрожит, беззвучно хнычет, и он тяжело бросает:
