Утром первого апреля Лиза сказала:
– Папа, у тебя спина грязная.
Николай Правдин схватился за плечо, потянул пиджак вверх, шея вывернулась так, что, казалось, хрустнет. Ничего не было видно, и Правдин направился к зеркалу. Лиза громко рассмеялась.
– Первое апреля, никому не верю!
Правдин нахмурился.
– Очень смешно, – сказал он, вернувшись за стол.
– Ты сегодня тоже кого-нибудь разыграй.
– Я не занимаюсь такими глупостями.
– Перестань, дорогой, это же такая традиция. – Жена поставила на стол сковородку с яичницей и села возле Правдина. – В этот день все друг друга разыгрывают.
– Да ну?! – воскликнул он. – А я и не знал!
– Прекрати. – Она хлестнула его полотенцем.
– Ладно, ладно. – Правдин посмотрел на дочь. – Лизанька, у тебя масло на подбородке.
Секунду Лиза молча на него смотрела. Затем улыбнулась самою широкой улыбкой, на какую только была способна.
– А-а-а, нет! Меня не проведешь!
– Я серьезно, Лиза. Вытри.
– Не-а, не верю. Дурочкой буду, если поверю.
– Я не шучу, – настаивал Правдин. – Скажи ей.
Жена глянула на Лизу.
– Да, дочка, у тебя масло на подбородке.
Снова Лиза немного помолчала. Взгляд больших голубых глаз метался от одного родителя к другому.
– Нет, не верю, – повторила она. – Вы сговорились. – И до конца завтрака просидела с заляпанным подбородком.
Поев, Правдин поцеловал жену и вышел в прихожую.
– Обед в портфеле, – донеслось ему вдогонку. – Бутерброды, яблоко и «Сникерс».
– Хорошо! Скажи Лизе, пусть никуда не убегает!
Сегодня Лизин класс шел после уроков в поход.
– С классом три преподавателя, никуда она не денется!
– Получить бы договор материальной ответственности, – пробурчал Правдин себе под нос. Дверь за ним захлопнулась.
Машина пробиралась по городским улицам, тихо играло радио.
«Опять этот дурацкий праздник, – думал Правдин. – И никакой это не праздник – день дураков попросту. Лишний повод ляпнуть дурость и не показаться дураком. К Лизе это, конечно, не относится, она ребенок. Хотя в прошлом году так не дурачилась, видимо, доросла».
Машина подъехала к зданию, где находилась контора Правдина. Он заглушил двигатель и, прихватив портфель, покинул салон. Сверившись с часами, обнаружил, что опаздывает на две минуты. Расстояние от парковки до входа преодолел бегом.
Двери лифта закрывались, и Правдин запрыгнул, не рассмотрев толком, с кем предстояло ехать. Он сильно пожалел об этом, поскольку попутчиком оказался Мешков.
– О, приветствую вас, Николай Степанович! – воскликнул он, протягивая свою медвежью лапу.
– Здравствуйте, – ответил Правдин. Прижатому к стенке, ему с трудом удалось подать руку.
– Чудесный сегодня денек, не правда ли?
Правдин сказал, что правда.
– Я вот простыл недавно, – продолжал Мешков, – так что безумно рад первому солнечному деньку. Ей-богу, никогда не знаешь, чего ожидать от этой погоды.
И в подтверждение своих слов он чихнул, не успев прикрыть рот ладонью. Правдин невольно задержал дыхание, боясь подхватить заразу.
– Будьте здоровы, – сказал он.
– Благодарю, – кивнул Мешков. Затем коснулся пальцами своей макушки. – У вас здесь волосы дыбом стоят.
И хотя Правдин знал, что вероятность того, что Мешков выкинет в этот день какой-нибудь дурацкий розыгрыш, очень велика, волосы на макушке, тем не менее, пригладил. Может, они у него и вправду дыбом стояли. Чертовски глупо он бы выглядел, заявившись с такой прической к начальнику.
Мешков захихикал.
– С первым апреля, дорогой вы мой Николай Степанович. Взрослый человек, а на розыгрыши покупаетесь.
Правдин хотел ответить что-то резкое, но передумал. В конце концов, Мешков не виноват, что родился дураком, пускай повеселится.
– Очень смешно, – сказал Правдин.
– Ладно вам, не обижайтесь. – Мешков похлопал его по плечу. – Невинная шутка, только и всего… Пятый этаж.
Лифт остановился, двери разъехались, Правдин выбрался на свободу.
– Доброго вам дня! – сказал Мешков.
– И вам того же.
Правдин зашагал к кабинету начальника. Он вдруг вспомнил первое апреля прошлого года. Было воскресенье, Правдин с женой и дочерью поехал к теще. За ужином Клавдия Ивановна заявила, что собирается переезжать в деревню. Устала от города, загазованный воздух вреден, а мечта выращивать в собственном огородике тыквы и подсолнухи так и не осуществлена. Не стоит говорить, что Правдин дико обрадовался. Не умея скрыть ликования, он начал что-то говорить, а губы Клавдии Ивановны, пока он лепетал, растягивались в улыбке. Дождавшись, когда он закончит, она сказала, что сегодня первое апреля и что с его стороны было чертовски глупо верить в этот день в такие столь же очевидно невозможные, сколь очевидно приятные для него вещи.
Правдин побагровел. Бросив вилку в макароны, поднялся и сказал Клавдии Ивановне, что она тупая стерва. Челюсть Клавдии Ивановны отвисла чуть ли не до стола. С тех пор они не разговаривали.
А года три назад Правдин дал затрещину мальчугану, который прикреплял к заднему бамперу его машины связку пластиковых бутылок из-под кока-колы. Мальчик разрыдался, а когда Правдин попытался его успокоить, драпанул так, будто за ним черти гнались.
Впрочем, пора было забыть о розыгрышах и сосредоточиться на работе.
В кабинете у начальника пахло табаком, Петр Васильевич копошился в бумагах. Правдин поздоровался.
– Здравствуйте, здравствуйте, – пробурчал начальник, не глядя на него. – Готовы к работе?
– На сто процентов.
– Синяя папочка. – Он указал пальцем на левый угол стола. – К двенадцатому должно быть готово.
– Хорошо. – Правдин взял папку. – К половине первого двенадцатого числа, верно?
– Да, ступайте, – сказал Петр Васильевич, так и не подняв головы.
Правдин вышел. Насчет ста процентов он, пожалуй, солгал.
Какую-то бумажку на двери своего кабинета Правдин увидел еще издалека. Подойдя ближе, прочитал: «Общественный туалет». Конечно, для чего еще нужны служебные принтеры, как не для создания идиотских надписей, чтобы лепить на двери коллег!
Правдин резко сорвал прилепленный скотчем листок и швырнул в урну.
В кабинете было темно и душно. Он открыл форточку и раздвинул занавески. Сел за стол, включил радио. Пела «АББА», и настроение у него приподнялось.
Впрочем, ненадолго.
После музыкальной программы начались новости. Диктор сообщил об аварии на пригородной трассе (столкнулись сразу девять машин), об очередной жертве кровожадного маньяка с бабочкой (девушке было всего шестнадцать), а перед прогнозом погоды выдал совершеннейшую нелепость. Правительство Франции, сказал он, решило снести Эйфелеву башню и построить на ее месте новую, на восемьдесят девять метров выше. И назвать Башней Флобера.
![Обман [Bubble]](/uploads/covers/62/62483dfbb9775571f3002edf5b82f74cae836293.jpg)
