Недельный ливень наконец-то прекратился. Июньское солнце весело отражалось в лужах, трава как будто ярче зазеленела, настроение поднялось не только у меня – на лице немногочисленных прохожих я значительно чаще ловила улыбку, чем обычно. Оставалось лишь уворачиваться от брызг громко цокающих копытами по мостовой лошадей, запряженных повозками, и шумно тарахтящих паромобилей. Лишних денег у меня не было, так что я ходила пешком.
Сегодня я спешила в мастерскую с особенным нетерпением. Во-первых, было безумно интересно, оценил ли кто-нибудь из покупателей мою последнюю разработку. Во-вторых, хотелось узнать, что же такое грандиозное задумал профессор. Вчера он отпаивал меня сладким чаем, рубин поглотил удивительно много энергии для такого небольшого камня, голова кружилась до самого вечера, так что все вопросы пришлось приберечь до завтра. То есть уже до сегодня, и я искренне надеялась получить ответы. А для более благодушного настроения профессора я по дороге зашла в кондитерскую тети Марты, прикупить вкуснейшее пирожное. Он обожал сладкое, хоть и старался бороться со своей слабостью.
Я поудобнее взяла нарядную коробочку, перехваченную яркой атласной лентой и ускорила шаг, стараясь не бежать вприпрыжку, как маленькая беззаботная девочка. Но очень хотелось, вся природа шептала на ухо – беги, и даже ветер как будто подгонял в спину.
Возле мастерской царило необыкновенное оживление. Я чуть сбавила ход, присматриваясь. Черный паромобиль с синей эмблемой на капоте, полисмены в форме, топчущиеся зеваки, рассыпанные у самого входа шестеренки… Я очень невежливо растолкала локтями толпу.
– Профессор Уилл! – с тревогой позвала я, врываясь в дом. – Профессор Уилл!
Один из полисменов ухватил меня за плечо.
– Сюда нельзя, мэм… Место преступления…
Он не договорил, потому что я резко выдернула руку и кинула в него коробку с пирожными, которую полисмен поймал на лету, а сама ввалилась в прихожую, тяжело дыша и сдувая со лба налипшие волосы. Сердце колотилось, как бешеное, чувствуя тревогу.
В нос сразу ударил неприятный сладковато-металлический запах, а глаза выхватили неприлично царящий в аккуратной мастерской бардак, а еще лужу крови. Мир пошатнулся.
– Мэм, я повторяю, посторонним сюда нельзя, – настырный полисмен опять попытался ухватить меня за руку, но я начала падать. От ужаса происходящего и понимания, что случилось нечто на самом деле страшное и непоправимое, застило глаза. Меня подхватили чьи-то заботливые руки, и нос мой уткнулся в ткань темно-серого пальто, пахнущую дымом и металлической стружкой. Чужие руки прижали меня к мужской груди, закрывая обзор.
– Возможно это свидетель, – беспристрастный голос раздался прямо у меня над головой, и полисмен не стал спорить.
– Вам лучше, мэм? – обратился голос ко мне. – Может, стакан воды?
Я отрицательно помотала головой, не открывая зажмуренные глаза, из которых текли слезы.
– Простите, мэм… Как я могу к вам обращаться?
– Аннет… – прошептала я. – Аннет Ингриет.
– Вы были знакомы с покойным?
Днем ранее…
Загадка.
Почему в Риверстерне четвертый день льет дождь?
Отгадка:
Потому что это Риверстерн!
В принципе, в туманном городке такая погода не редкость. И хорошо, что сегодня дождь не кислотный! Мое платье намокло, потяжелело, и теперь подол волочился прямо по мостовой, собирая грязь. Но даже в подобные пасмурные дни фонтанчики на городской площади исправно работали! Такая вот видимость благополучия…
Я пересекла площадь, сложила зонтик и толкнула тяжелую дверь мастерской. Колокольчик над головой тоненько звякнул, предупреждая хозяина о моем визите. Только никто не торопился меня встречать, и я осторожно прислонила зонтик к стене, сняла мокрый плащ, подтащила к камину два табурета и развесила его там сушиться.
– О, Аннет! – из-под грубо сколоченного и потемневшего от времени деревянного верстака вынырнул профессор Крот. Он подслеповато щурился, зажав одним глазом пенсне, в уголке рта торчала трубка красного дерева, а густые седые усы смешно топорщились в разные стороны. Тем не менее темно-синий сюртук его выглядел аккуратно и чисто, несмотря на то, что работа была в самом разгаре, а руки испачканы густым черным маслом.
– Милая, ты хочешь мне что-то показать? – голос его был возбужденным и крайне довольным.
– Доброго дня, профессор Уилл! – да, у профессора Крота было и настоящее имя, а это милое прозвище я подарила ему еще ребенком, когда прибегала смотреть на разные крутящиеся шестеренки, с помощью которых оживали механизмы: передвигались стрелки часов, заливалась изысканной трелью медная канарейка в клетке, с грохотом ехал заводной экипаж… Здесь и сейчас некуда было ступить от всевозможных механических штук, и пахло смазкой, кислотой и металлом, а на стенах были развешаны чертежи то ли монстров, то ли машин. Я обожала это место!
– Возможно, вы так увлеклись очередным своим творением, что не заметили, что за окном несколько дней льет дождь! – звонко сообщила я, улыбаясь.
Профессор вытер руки о ветошь и, еще сильнее прищурившись, хмыкнул в усы.
– Милая моя, я прекрасно заметил ваше мокрое платье и мокрые же следы ваших ног, но жалости и сочувствия от меня по этому поводу вам не видать! – вернул он улыбку.
Мне нравилось, когда он был в хорошем настроении.
– Ах, вы так жестоки! – притворно всхлипнула я и рассмеялась.
– Не магам на это жаловаться, – с грустной усмешкой ответил он, и я сочувственно кивнула. Не магам… Но каждому даны свои способности, иногда в награду, иногда в наказание.
– Я сама еще боюсь, – в который раз вздохнула я.
В который раз профессор Крот осуждающе покачал головой, но подошел к окну и плотно задернул занавески, принес из подсобки ведро воды.
– Любая магия начинается здесь, – постучал он по своему виску пальцем.
Я кивнула, и маленький синий шарик полетел вдоль подола. Запахло горелой тканью, я стиснула зубы, но старик не торопился окатить меня из ведра. Круг за кругом, поднимаясь все выше, летел шарик, потрескивали синие искры, я четко представляла себе траекторию, словно сама разглаживала подол теплыми руками, и в какой-то момент поняла, что все готово.
– Как же медленно, – посетовала я, взглянув на массивные настенные часы, сквозь стеклянное окошко в нижней части которых был виден почти весь сложный механизм. Моя любовь, гордость профессора. Что он, что я могли долго любоваться ходом времени под определенное настроение. Но не сегодня.
– Уже быстрее, – подбодрил он. – И даже не подожгла мне канистру с маслом! Ты молодец!
Умел он заставить покраснеть. Я запылала, как помидор, а расхохотавшийся профессор хлопнул меня по плечу.
– Ничего-ничего, никто же не требует от малого дитя, только научившегося ползать, чтобы он побежал, – успокоил старик. Он всегда так говорил, с того самого дня, как разглядел во мне магическую искорку. А я… А я так боялась, что кто-то ее заметит, что разрыдалась тогда у него на глазах.
