Королева Пурпурного Города
«Люди охотнее верят в дьявола, чем в Бога и в добро. Не знаю, почему… Может быть, разгадка проста: творить зло гораздо легче».
Э. Райс «Интервью с вампиром»
Она просыпалась, когда на город спускались сумерки, окрашивая линию горизонта в кроваво-красные тона. В момент пробуждения это переходное время суток, зыбкое и размытое, она любила больше всего – даже больше, чем всепоглощающую тьму ночи. Когда последние солнечные лучи истекали кровью и сиреневая мгла окутывала вечно неспящий город, она выходила на балкон и смотрела на расползавшийся мрак, пока из призрачной дымки он не превращался в чернильно-влажный слой ночи. Ночь, неизменная спутница, шептала ей, что настало время покинуть сонные стены старого дома и выйти навстречу приключениям, каждый раз новым и вместе с тем таким похожим на тысячи предыдущих.
Оказавшись на улице, она глубоко вдыхала воздух, насыщенный свежей прохладой и пестрым букетом городских запахов, и погружалась в недра этого шумного пристанища современной цивилизации, в недра Пурпурного Города.
О, Пурпурный Город… Город вечного мрака, самозабвения и обмана… Она слизывала звуки, которыми кровоточил его рот. Она спускалась на его землю, приближаясь на крыльях мира. Она видела, как небеса рассекались южными вершинами. Она чувствовала, как голод надежды истощал город. Когда-нибудь этот голод истощит и ее. Когда-нибудь, но не сейчас…
А пока на улицах Пурпурного Города она чувствовала себя самопровозглашенной королевой, обходящей свои владения. Она знала здесь каждый закоулок и каждую подворотню. Ей нравилось тешить себя мыслью, что ни один из коренных жителей города не знал его так же хорошо, как она, – чужая, но все-таки сроднившаяся с этим местом. Даже перекати-поле может найти прибежище там, где оно находит извечную красоту. А красоту Пурпурного Города способны были разглядеть лишь дети ночи.
Ей нравилось, что по какой-то загадочной причине здесь не расплодились на каждом шагу назойливые торговые центры и увеселительные заведения. На всем будто отпечатался дух старины, который не могли испортить ни множество неоновых вывесок и рекламных щитов, ни стекло и бетон деловых кварталов. Она любила Пурпурный Город за извилистые улочки и переулки с каменными домиками, за многочисленные скверы и парки с тенистыми рощицами и аллеями, за величественные кирпичные особняки, украшенные замысловатой лепниной, за каменные фонтаны с белоснежными статуями ангелов. Ее умиляло, что большие рынки, напиханные всякой всячиной, соседствуют здесь с уютными барахолками, гигантские гипермаркеты – с маленькими пыльными магазинчиками и антикварными лавками. Одним из ее излюбленных мест была главная площадь, где нашли свое пристанище многочисленные уличные артисты – художники и музыканты, а также старьевщики, продающие все, что душе угодно, – от подержанных тостеров до магической атрибутики.
Однако она сразу поняла, что истинным лицом города является отнюдь не его центр, полный великолепных отреставрированных памятников архитектуры. Выхолощенная отшлифованная красота всегда притягательна, но не отражает сути. Центр она нередко выбирала местом своих неспешных прогулок, но поселилась там, где сконцентрировалась подлинная жизнь, где неустанно пульсировало сердце Пурпурного Города: ведь сердце находится не в центре, а слева. Там была окраина, где причудливо переплелись бедность и богатство, нищета и роскошь, трущобы и виллы, где как нигде отчетливо проявилась двойственность, присущая всему в этом мире. Район, именуемый Переулком Ангелов, где уютно расположились несколько десятков старинных особняков, соседствовал здесь с Мертвым кварталом, застроенным серыми кирпичными домами, в которых жили представители самых разных слоев общества.
За неповторимую атмосферу и непреодолимые противоречия она и полюбила Пурпурный Город, полюбила так, как никогда не любила ни один город в мире. Раньше ей нравилось путешествовать, и переезд с места на место был ее стилем жизни, обусловленным как тягой ко всему новому, так и необходимостью. И лишь этому городу удалось удержать ее. Да и не могла она не признать, что слишком устала от того, что в целом мире у нее не было пристанища, где она могла бы почувствовать себя как дома. Кажется, это старость, думала она с усмешкой, раз ее потянуло на то, чтобы обзавестись собственным жилищем, которое отражало бы ее вкусы и интересы. Это так сентиментально – накапливать вещи, расставлять их, любоваться ими и знать, что они твои, так по-человечески…
Она поселилась в большом Лиловом особняке в Переулке Ангелов. Из окон фасада открывался вид на пустырь, который разделял изумительные жилища богачей и невзрачные дома Мертвого квартала. В центре пустыря стояла на холме небольшая буро-красного кирпича церковь. Двери ее были наглухо заперты для всех, но никто и не пытался зайти внутрь. Церковь была единственным сооружением религиозного характера во всей округе. От прочих к середине двадцатого века не уцелело и камушка. Такова была незавидная судьба всех построенных здесь церквей – они сгорали, взрывались, а неумолимое время до основания разрушало то, что не могли одолеть огонь и порох. По-настоящему религиозные люди надолго здесь не задерживались, устремляясь туда, где могли спокойно молиться в стенах святилища, не опасаясь того, что в любой момент оно станет для них смертельной западней. Остались только те, кому все равно. А потому еще в начале прошлого века Пурпурный Город приобрел дурную славу отрекшегося от Бога. Тем удивительнее было то, что во второй половине двадцатого столетия кто-то взялся строить эту церквушку, да еще и на самом отшибе. Какое-то время там даже проводили какие-то собрания, но лавочку быстро прикрыли. Впрочем, всем было все равно.
Но шпиль церкви словно в немом укоре все еще возвышался над городом.
Каждый день она, держась за мраморные перила балкона, пристально вглядывалась в это странное и прекрасное сооружение. Ей нравилось наблюдать, как витражи из цветного стекла окрашиваются цветом артериальной крови, когда умиравшие солнечные лучи пронзали их тонкую структуру. Иногда, когда она особенно долго не сводила глаз с этого притягательного зрелища, ее начинало неудержимо тянуть внутрь. Тогда ей казалось, что какой-то неведомый дух, какой-то незримый хранитель церкви смотрит на нее сквозь кровавые лучи, и взор его гипнотизирует и манит. И всегда она поддавалась этому беспокойному ощущению, хотя наперед знала, что не найдет там ни единой души – ни живой, ни мертвой.
