То, что впереди несколько часов адской мороки, Мартин понял сразу. И произошло это аккурат после того, как в три часа ночи его разбудил телефонный звонок. Отвратительно бодрый полицейский, уточнив, что имеет дело не с кем иным, как с Мартином Зиверсом, сообщил, что его мотоцикл был угнан, но в ходе успешной операции, проведенной героическими служителями закона, обнаружен и спасен, а коварный преступник, а точнее, преступница задержана.
Впрочем, когда Мартин прибыл в участок, выяснилось, что все геройство полицейских состояло в том, чтобы поднять с земли тяжелый байк, с которым угонщица не справилась на повороте. Ну и, конечно, скрутить ее саму — благо после падения та была изрядно дезориентирована.
Байк оказался лишь поцарапан — от серьезных повреждений уберегли мощные стальные дуги, которые Мартин установил еще три года назад. Как раз после того, как сам в дождик разложился на дороге и при этом повредил ногу, которую придавило махиной железного коня. А вот со злостной рецидивисткой-угонщицей (а именно так похитительницу и охарактеризовали Мартину в дежурке) возникли неожиданные проблемы. Хотя бы потому, что ею оказалась юная девочка-оборотень на вид лет семнадцати. Она тоже была жива-здорова и теперь сидела, вызывающе развалившись на стуле, и плевала на всех. В прямом смысле этого слова.
— Ах ты ж зараза! — в сердцах вызверился полицейский, оттирая с рукава очередной плевок и косясь на нагло лыбящуюся «рецидивистаку». — Ничего, сейчас дооформлю задержание и отправишься в обезьянник, Льельта. И вот обещаю: если там тебя опять начнут бить за твои выверты, я и пальцем не пошевелю!
— В смысле — бить? — не выдержал Мартин, косясь на угонщицу.
— Кулаками, — пояснила та и вновь осклабилась, демонстрируя чуть кривоватый передний зуб. — А потом ногами, если упаду. Ничего нового.
Девушка была юна и хороша собой: задорно курносый нос, свежие полноватые губы, живые глаза медового цвета. Общее впечатление не портил даже небольшой шрам на переносице…
Действительно, совсем молоденькая! И какая-то по-воробьиному задиристая… Отчаянно и наигранно задиристая…
Мартин, естественно, стал думать, чем подобное поведение может быть вызвано (причем в голову лезли самые скверные сценарии) и в итоге «попал», поняв, что испытывает по отношению к юной угонщице не справедливую злость, а острую жалость: и что эти глупые детишки со своей жизнью творят? Еще и полицейских зачем-то доводит, дурочка! А они ведь того гляди действительно окончательно обозлятся и на самом деле позволят сокамерницам отделать мелкую нахалку…
— Я не могу этого допустить! — категорически заявил Мартин, пригладил растрепанную бороду, чтобы придать себе максимально приличный вид, и полез в куртку за документами, тем самым открывая себе самому ворота прямиком в адские или, вернее, бюрократические чертоги.
Только через час с весомым гаком, после заполнения кучи бумаг, долгих задушевных бесед с полицейским начальством и прочего, прочего, прочего, святой отец Зиверс вырулил на своем счастливо обретенном мотоцикле с территории участка… И не один — у него за спиной, замогильно хохоча и нагло обхватив своего спасителя руками и длиннючими стройными ногами, сидела «злостная рецидивистка и угонщица», несовершеннолетняя волчица-оборотень Льельта Келлер…
— Отец-то ее, поди, еще не протрезвел, — вздыхая и отводя глаза, пояснил полицейский и ляпнул печать на пропуск. — До утра не добудишься, а совать эту засранку в камеру — так и правда потом только и делай, что драки разнимай. Такая, прости господи… хрен-брюле.
Мартин засмеялся на это забавное и совершенно неожиданное в устах здоровенного полицейского определение:
— Почему хрен-брюле?
— Сынок мой младший так всякую непонятную ему или противную ерунду называет, — полицейский улыбнулся чуть смущенно, и сразу стало ясно, что на самом деле он нормальный мужик, а не сволочь, которая равнодушно позволила бы кого-то избивать в камере…
Бак был почти пустым — мелкая паразитка Льельта, которая вообще непонятно как сумела так долго справляться со столь мощным и тяжелым для нее агрегатом, скатала почти все. Пришлось заезжать на первую же заправку. Отпускать от себя Льельту не хотелось по очевидной причине: сбежит ведь. А Мартин считал себя ответственным за то, чтобы выпрошенную из цепких лап закона «рецидивистку» доставить до родного дома и там сдать родителю.
Так что на заправке Мартин поволок Льельту за собой к кассе, а после еще и накормил хот-догами, на которые притихшая девица косилась так, что было совершенно ясно: не ела она давно.
А вот дальше все пошло не по плану, потому что, когда Мартин свернул к дому Льельты, от нужного подъезда как раз отъезжала скорая. И вскоре стало ясно, что увезла она не кого-то, а отца «рецидивистки и угонщицы». Это и тот факт, что Курта Келлера посетила очередная, особо крупная белочка, Льельте сообщил сосед, сонно кутавшийся в драноватый махровый халат, который своим состоянием самым постыдным образом напомнил Мартину его собственный.
— Круто! — откликнулась Льельта и даже руки потерла, явно предвкушая свободу и все радости жизни, связанные с ней.
И Мартин (идиот!) уже второй раз за эту долбаную ночь повторил:
— Я не могу этого допустить!
В итоге святому отцу Зиверсу, который, если честно, в последние пару часов рогатого демона поминал куда чаще, чем Единого бога, пришлось чуть ли не силой заставить Льельту собрать вещи — небольшой рюкзак, который можно было бы довезти на мотоцикле, — а после отконвоировать ее к себе домой. Здесь Льельта первым делом была познакомлена с Плюшем — миролюбивым до флегматичности псом Мартина, а после устроена в гостевой спальне.
— Пока твоего отца не выпишут, поживешь у меня. Правила мирного сосуществования просты: не гадь ни себе, ни другим. Усекла?
— Усекла, — откликнулась Льельта и скептически покосилась на татуировки, которые украшали руки Мартина от запястий до локтей. — А ты правда священник? Или так… просто набрехал полицаям?
Мартин закатил глаза и ушел в свою комнату. Татухи эти он себе сделал относительно недавно. Как раз, когда начал работать в центре для неблагополучных подростков. На самом деле давно хотел, да статус не позволял, а тут обоснование нашлось: такой «прошаренный» батюшка путь к сердцам малолетних преступников всех мастей действительно находил куда как проще, чем какой-нибудь гладкий да благообразный. Церковное начальство попеняло, да и притихло. На благо ведь…
Зевнув во все тридцать два, Мартин полез в постель и строго-насторого велел себе не заниматься размышлизмами и самокопанием, а спать. И так оставалась всего пара часов до подъема. Утреннюю службу за святого отца Зиверса ведь никто не проведет…
