Чино рыкнул во сне короткой и отрывистой трелью. Его темно-желтая грива раскинулась широко, ее по последней моде оснастили тщательно отлаженными завитками, и солнечные блики рябили на ней, как на пышных локонах блондинки. Чино снилась охота. Он на сумасшедшей скорости несся по пустыне за антилопой, и его короткий сонный рык был возгласом азарта. Вот она, эта чудесная загадочная тварь, такая пленительно изящная. Он уже настигает ее. Она вдруг поскользнулась, упала. Он остановился резко, едва не упал сам. Она смотрела на него снизу восхищенным взглядом. Он не мог шевельнуться. И вдруг стал лизать ее мордочку в каком-то счастливом неистовстве. И тут проснулся.
Чино лежал на большой террасе. Марик по соседству играл в машинки. Как только Чино пошевелился, Марик бросился к нему со всей страстью пятилетнего обожателя.
– Чинуля, почему ты рычал? Кто тебя обидел? Я им покажу!
И Марик упал с размаху на Чино и начал тормошить его – привычно, по-свойски, как своего закадычного приятеля. Да они и были друзьями, самыми близкими, самыми сердечными. И в семье Волковых-Вульфов все считали Чино членом семьи, никак не иначе. Чино был ростом с немецкую овчарку, поэтому как раз пятилетнему чаду общаться с ним было удобней всего. В некоторых семьях в Леонске меньшим братьям стригли когти, чтобы они не портили мебель. Но у Чино с рождения был какой-то волшебный характер, от всех львиных признаков у него остался разве что роскошный рык, но и тот вырывался из него только по сонному делу.
Я как-то не удосужился рассказать вам самое главное и сразу бросился описывать происходящее. Сказывается неопытность. Я до сих пор по мере сил писал стихи и занимался техническим переводом, а за прозу взялся просто потому, что никто, кроме меня, эту историю рассказать вам толком не сможет. Главное состоит в том, что Чино – это лёвчик. Откуда лёвчики попали в Леонск, стоящий на Волге, я вам расскажу в отдельной главе. Лёвчики – это львы, только мелкие, маленькие, величиной с овчарку. Они ручные, просто роскошные крупные кошки, и даже характеры у них проще, чем у наших домашних кошек, скорее собачьи. Их можно сравнить с мягкими игрушками, до того они покладистые и добродушные. Дети могут часами кататься с ними на полу. Вы когда-нибудь общались с ньюфаундлендами? Огромные такие, пышношерстные, раскидистые сгустки доброты. Помню, я валялся на двух таких псах в гостях у великого переводчика и буквально захлебывался от счастья. А потом на улице увидел похожего пса и решил погладить его по голове – и тот чуть не откусил мне руку. И тут я испугался на всю жизнь. Но за лёвчиками ничего такого агрессивного и тем более кровожадного не водилось – их держали в Леонске с восемнадцатого века, и все не могли на них нахвалиться. В некоторых семьях их вообще оставляли как нянек пасти детей.
Чино и Марик самозабвенно катались по полу.
– Пора заниматься немецким!
Это бабушка Марика, блюстительница порядка Валерия Петровна, которую внук тем не менее звал не иначе как Валей, нарушила идиллию. Конечно, в начале сентября, когда так сладко греет солнце, неохота отрываться от простых мальчишеских радостей, но у Марика тоже был покладистый характер, и он тут же вскочил на ноги.
– Мне только надо вымыть руки.
Все уже привыкли к тому, что Марик, которого никто специально не муштровал, отличался исключительной чистоплотностью и эстетскими замашками.
– Фройляйн Фрида уже пришла. Так что не задерживайся.
Волковы-Вульфы принадлежали к одному из семейств, которые приехали на Волгу по приглашению Екатерины Второй и составили основу населения Леонска. Они-то были немцами, из Фрайбурга, но среди первых поселенцев было много итальянцев, из Венеции, и именно от них и пошли лёвчики, ставшие со временем главной достопримечательностью Леонска.
Марик, конечно, не отказал себе в удовольствии поплескаться в ванной во время подробного умывания, но следы своего безобразия вытер по-взрослому тщательно. Перед молодой и дельной учительницей Ольгой Васильевной Кранц, которую вельможная Валерия Петровна окрестила «фройляйн Фридой» в память о своей бонне, предстал розовощекий мальчуган с блестящими от любопытства глазами.
– Fräulein Frieda, guten Tag!
– Guten Tag, lieber Mark!
Валерия Петровна весело кивнула.
– Маркуша, не подведи!
Бабушка вышла из комнаты для занятий на первом этаже дома. И мы тоже выйдем из класса, хотя наблюдать за уроком Марика было бы довольно любопытно. Мы с вами сядем на террасе, на диван с узорчатыми подушками, и теплым сентябрьским днем займемся родословной наших чудесных лёвчиков.
Глава 2
Родословная лёвчиков
Лёвчиков привезли из Венеции. Тринадцать венецианских семейств приехали в Леонск в 1790 году, когда город уже сложился как единое целое. Потому что Леонск возник неподалеку от Астрахани вместе с другими поселениями немецких колонистов в 70-е годы. Он как-то сразу занял особое место: сюда приехали в основном интеллектуалы, которые замыслили создать нечто необычайное. Говорят, что тут действовали крупнейшие архитекторы своего времени, и в это можно поверить. Пройдите по городу – и вы увидите логику безупречно продуманного градостроительства. Конечно, самих высоколобых немцев было не так уж много – что-то около 600 человек, но перечень их украшали такие имена, что в Леонск стеклись не только из России, но и из Восточной Европы лучшие умы: даже ненависть к России не останавливала поляков и иных пострадавших. Город построился необычайно быстро и скоро уже насчитывал чуть не сто тысяч жителей. В нем вырос свой небольшой университет, театр, в котором играли драмы и оперы. В нем раскрасовалась высокая, словно вознесенная над Волгой набережная, по которой вечерами гуляли буквально все. Конечно, слышались разные языки, потому что внутри семей сохраняли наречия предков, но по обоюдному согласию всех основателей города главным, центрующим языком был выбран русский. И все колонисты старались выучить его как полагается.
А венецианцы – причем самые что ни на есть родовитые – отправились сюда, до смерти напугавшись взятия Бастилии. В Европе тогда вообще пошла волной паника, и многие кинулись кто куда. А Серениссима и без того влачила в то время довольно жалкое существование, потеряв свое безоговорочно первое место в международной торговле, и как будто бы безвольно ждала своей юридической смерти. Вот семейство Гримальди и решило отправиться в дальний путь, за тридевять земель, по увещеваниям Гольдмунда Рейнеке, приехавшего на неделю из Леонска по каким-то научным делам. Гольдмунду доверяли – он подолгу бывал в Венеции в 70-е годы, высоко котировался как знаток химии стекла, знал всех стеклодувов Мурано и славился своим здравомыслием. Он так расхваливал Екатерину Вторую с ее немецким умом и русской широтой, так расписывал все щедроты и прелести Леонска, что артистичный Энцо Гримальди, шестидесятилетний аристократ, многоумный книжник, заботливый отец и нежный дед, решился на порывистое бегство прочь от когтей французских бунтарей. Собрались в неделю – а вы понимаете, сколько всего надо было взять с собой семье из двадцати двух человек с тридцатью четырьмя слугами! Но этого мало – Гримальди позвал к себе на ужин лучших своих друзей, всех видных патрициев Венеции, и Рейнеке как будто невзначай стал бросать фразу за фразой о России, встающей с колен, о вольном житье немцев на Волге, о Леонском театре, в котором играли оперы Траэтты и Пиччинни, об университете, куда уже приезжал с лекциями молодой Фихте. Обычно застылые в своем патрицианском величии лица Морозини и Контарини, Дандоло и Градениго стали покрываться нервным румянцем, тяжелые веки над потускневшими глазами словно лишились своего веса, а сами глаза увлажнились и зажглись каким-то лиловатым блеском. Короче говоря, через неделю, с промежутком в один-два дня, чтобы не создавать паники, из Венеции уплыли в сторону Черного моря, ни больше не меньше тринадцать знатнейших семейств города святого Марка.
