Замерев в вагонной пробке,
Ты провалишься в молчанье:
«Почему шальное счастье
Так неверно и случайно?»
Ты тайком пройдёшь по мыслям,
Перемериешь желанья.
На лице цветёт улыбка —
Отраженье ожиданья.
Замечтавшись до безумства,
Вылетаешь из пространства.
Ты спасаешься от чувства
Полусонного фриланса.
Ты бежишь, чтобы укрыться,
От сомнений откреститься.
Если ноги не устанут,
Может что-то получиться.
«Что со мной? Ведь я его совершенно не знаю», – заметалась мысль в её голове. Мозг в очередной раз принялся складывать факты и додумки. Кадры мелькали, а она листала вешалки с платьями. Путалась в малом пространстве между дверками бельевого шкафа. «Что я делаю? Куда я собираюсь?» На секунду застыла. Судорожно сжала кофточку из лёгкого шёлка в цветочек. Принялась прикидывать варианты встречи и шансы отказаться от неё. «Я уже написала, что приду. Ну и что? Скажу, что подруга заявилась. А вдруг он обидится? Вдруг больше не позвонит? Да что я трушу-то? Взрослая баба, а всё как девочка. Сказала – пойду. Что будет, то и будет… Да чем меня вообще можно уже напугать-то?» Решительно хмыкнув, она оценила мысль и засмеялась в голос. Спохватилась, оглянулась на дверь. Там отдыхала мама. Руки опять побежали по вешалкам. Кураж окреп, дверки шкафа решительно захлопнулись. «Да кто ты такой вообще? Что я перед тобой выделываюсь?» Почувствовав драматичную решительность, она сделала два шага в сторону, выдвинула ящик старого комода. Выдернула оттуда потёртые джинсы и любимую кофту цвета морской волны. Самообман складывался. Она знала, как идёт ей этот незамысловатый наряд, но знание то было прижато и отторгнуто. Оно казалось неуместным.
Прихожая, пудра, помада. «Что там у нас с глазами? Ни малейшего шанса нарисовать что-то приличное. Тонем, милая, тонем!» Зажмуриться. Потом взгляд в потолок и… медленно, не касаясь им зеркала, и к двери. Ключи. «Мама, я ушла!»
Она кляла себя за то, что согласилась на свидание. За то, что не дала себе чуть больше времени. Она кляла его – за прямоту и настойчивость. Но как он на неё смотрел. Там, посреди улицы, когда они буквально столкнулись лбами. «Да что же со мной происходит? Дать свой номер после трёх слов. Первому встречному!» Её лицо полыхнуло красным. Вспышка потерялась и сошла в темноте лестничного пролёта. «Ужас, я же даже лица его не помню». В голове в ритме лестничных поворотов крутился калейдоскоп утренней встречи: лужи; промокшие туфли; капли дождя, пробивающие шёлк брюк; сцепившиеся зонты; ясная, открытая улыбка на грубоватом мужском лице. И морщинки, и взгляд восторга. Внезапного, неожиданного и искреннего.
Лестница иссякла. С тихим писком домофон выпустил в весну, а там принял прохладный вечер. Влажный покой, пропитанный свежестью недавнего дождя. Аромат старой акации, снова надумавшей цвести. «Ш-ш-ш-ш». Липкий шёпот колёс невидимой машины добавил глубины и перспективы, увёл за пятно пространства, освещённого подъездным фонарём и окнами. Где-то с другой стороны раздался смех. Мир стал ещё больше.
«И где он? В какую сторону?» Недавняя паника напомнила о себе, пока ноги несли от подъезда к дороге. «А, всё равно. От людей». Не останавливаясь, но сбавив шаг, она пошла туда, где не было смеха. Где кончался свет. Изящно, неспеша. Туда, где с каждым шагом всё отчётливее и отчётливее виделся силуэт ожидающего мужчины.
«Я ему скажу…» – думала она, но не находила продолжения. Крутила кольцо этой мысли, когда с ходу чуть было не угодила в его объятия. «Такой незнакомый, такой нечужой». Его попытка принять её тут же была естественна и порывиста. Негодования не возникло. Она перехватила руку мужчины. Легко и текуче уворачиваясь, обошла. Увлекла за собой в темноту улицы. От окон, от людей. И весенний аромат, сладкий и липкий, стирал сомнения. И ей совсем не хотелось отпускать его жаркую сухую ладонь. Хотелось прижаться, и она не стала противиться. Шла, обхватив обеими руками плечо, чувствуя его щекой. «Боже мой, что я делаю? Я ведь его не знаю». Но не было сил поступить иначе. Она шла рядом с непонятно близким мужчиной, ей было хорошо. Ей было спокойно.
Внезапно и резко она обогнала его на полшага, развернулась и остановила. Вглядывалась в глаза, считывала улыбку, движения пальцев на своей ладони. «Кто ты? – выдохнула она. – Ну скажи, кто ты?» Притянутый её взглядом, он приблизился. Глаза стали космосом, губ коснулся поцелуй. Она увернулась, а он продолжил движение мимо лица. Губы оставили сухой след на щеке, и женщина отчаянно и сладко вжалась в его грудь. Растворяясь каждой клеткой, безмолвно кричала: «Кто ты?! Кто ты?!» Она вдыхала вечернюю свежесть через ткань его куртки. Как неважен был сейчас для неё ответ на этот бесконечный вопрос. Вопрос, который не имеет ответа. Вопрос, который не отменяет желанности.
Воздуха становилось всё меньше. Она начала задыхаться. И… очнулась. Обнаружила себя уткнувшейся лицом в подушку. Обхватившей её руками, скрытыми под тканью кофты цвета морской волны. Маятник часов сухим «так-так» отрезал куски оставшегося до утра времени. Сон отпускал, и ошмётки реальности падали, проникая в сознание. С ними вернулось чувство одиночества и недовольства собой. «Ведь могла быть вчера счастливой. Ну почему пошла в другую сторону? Зачем сбежала? Почему не взяла трубку, когда он позвонил?» Она вернула лицо в подушку, вдохнула украденный у незнакомца аромат пудры и вечерних духов. Почему-то стало жалко их, потраченных напрасно. Она заплакала, исходя грустью в слезах, отпуская иллюзию весеннего сна.
Одну четверть себя потерял в прошлый год,
Но душа улежалась под новый объём.
Ей на тело плевать — она временно в нём.
Ей важней восхищение звёздным огнём.
Три четвёртых остатка сидят на крыльце
И на дрёму изводят непонятый смысл.
Им не надо земного из денег и цифр,
Им бы просто вплестись в человеческий мир,
Подружиться с собой и наладить дела,
Чтобы к людям поближе, и радость отдать,
Чтоб душа не боялась изгнанницей стать
И, расслабившись, в снах полетела опять.
Ночь вышла чудесно звёздной и по-весеннему прохладной. Я сидел на деревянном крыльце, завернувшись в одеяло, подрёмывал. Мир аккомпанировал моему состоянию тихими живыми звуками посёлка. Рассказывал о ночи мне, сбежавшему из бессонницы душного дома. Тишина провоцировала сдаться и вернуться, но я растёр измятое подушкой лицо и остался. Потянулся. Одеяло уловило момент и опало с плеч. Влажную кожу тут же пробрало ознобом. Я закутался снова и весь – с шеей и с руками. Стало ещё уютнее. Тело укрывала ткань, душу – небо.
Здесь и сейчас оно казалось невыразимо глубоким. Во мраке будней посёлок не посягал на власть звёзд. Я перебирал их россыпь, выделяя знакомые созвездия, а звёзды манили, втягивали в себя. Оживляли фантазии о дальних полётах, о людях в скафандрах. Блуждая где-то там, очень высоко, я отдался детству. Летал и ждал в сладкой тревоге, что очарование вот-вот сойдёт и я рухну обратно – на крыльцо, в одеяло. Звёзды же отпустили легко, словно на чуть-чуть, домой в гости. Отдалившиеся, они остыли до колючего холода, захотелось тепла.
