Ироничные прозаичные миниатюры
Обнажённая правда
(Naked News)
Правду говорят, что Internet – большая помойка. Я тут как-то, пока сын в школе был, решил одним глазком в эту помойку окунуться, а влез, как потом выяснилось, по самые… уши.
Загрузил компьютер, а он мне сразу принялся новости показывать, благо я по-английски малость шпрехаю, а то бы ни хрена не понял, хотя лучше бы, верно, и не понимал.
Сразу-то я как-то не врубился, ну новости, как новости, мало что ли новостных передач по ящику кажут, надоели. Каждый раз одно и тоже. Всё, дескать, у нас очень хреново, но вы, мол, господа, не отчаивайтесь, а радуйтесь тому, что есть, потому как дальше будет ещё хреновее.
Но, ладно смотрю новости, пытаюсь с беглого английского на мой матерный русский перевесть, а сам вижу, будто дикторша какая-то не такая. Сказывает мне про кризис на фондовой бирже, а сама левым глазом подмигивает да край юбки приподнимает.
Типа, не грусти, buddy, всё будет пи… прекрасно…
А когда красотка про землетрясение в Пакистане взялась молоть, то, как бы ненароком, плечами начала сотрясать и сочным задом из стороны в сторону накручивать. Тут, естественно, её фиговая юбчонка и свалилась с бёдер. А девица продолжает, как бы ничего не замечает, только языком мелет да воздушные поцелуи мне в экран посылает.
Когда в очередной раз, закатив свои похотливые глазенки, дикторша начала лопотать про ящур да про бешенство у британских коров, её, горемычную, так заколотило, что не только блузка и бюстгальтер c неё как ветром сдуло, оголив красивое вымя… вы меня простите, бюст.
Челюсть у меня прямо-таки и отвисла, я уже и не разумею, о чём гёрла щебечет. Слюнки распустил, жду, когда она совсем разнагишается. Смотрю, и правда, трусики ейные ажурные, тихонько так поползли вниз, а сам краем уха слышу, что она что-то плетёт про «рашу», то бишь нашу Россию.
Разум мой, при виде её аппетитных окорочков – ножек Буша, и вовсе помутился, перевести ничегошеньки не могу, но, копчиком чувствую, что она что-то худое бает. Дескать, Россия со своими реформами всех своих граждан без трусов оставила, а сама, в качестве доказательства, крутыми бёдрышками повела.
А в конце выпуска информационная развратница и вовсе ко мне задницей повернулась, вот, мол, тебе… а не хорошие новости. Лыбиться наглая капиталистическая физия и ручкой делает: «Бай-бай!». Типа, спи спокойно, мил друг, да будет тебе рассейская земля пухом. Вот же мерзавцы империалисты до чего дошли, в конец обнаглели, распутники.
Кончились новости. Сижу, блин, как облеванный, надо же, как нашу Расею Матушку обгадили. Нет, надо у сынка модем изъять, нечего на всякую порнографию про нашу Родину зенки пялить.
– Ой-хо-хо… – заворчал старый диван, морща чрезвычайно потёртую обивку, – когда-нибудь не выдержат мои старые пружины…
– Чего ты ворчишь? – недовольно проскрипело кресло. – Думаешь, мои подвержены меньшим перегрузкам и вибрациям…
– Да брось ты, на тебе только сидят, а не дёргаются и не прыгают полночи…
– Ещё как скачут, будто необъезженные жеребята…
– Мне бы ваши пружины… – искривился и без того кривой, заметно просевший подоконник…
– Ой, я когда-нибудь грохнусь на пол и разобью всю посуду, – задребезжал хрустальными рюмками сервант, едва удерживая равновесие на изрядно раскаченных ножках…
– Только не на меня, – прогнулся продавленный в нескольких местах, вышарканный пол…
– Мне не хватает только струн, чтобы проиграть вам траурный марш, – пробурчал покосившийся шкаф. – Полюбуйтесь, какую огромную розетку проломили у меня на крыше…
– А мне… – сотрясаясь всем телом, заныла висящая на одной петле полуоткрытая дверь…
– А у нас… – донеслись обозленные голоса из мест общего пользования. Стонали антресоли, встроенные шкафы, кухонный стол и табуретки…
– А мы. – булькая и расплескивая воду, в один голос заурчали мойка, ванная и унитаз…
– А нас… – затарахтели холодильник, стиральная машина и пылесос…
Даже газовая плита, громыхнув огромной сковородкой, попыталась как-то возмутиться…
И только старый колченогий стул радостно потрескивал, сгорая в полуразрушенном камине – отмучился горемычный.
Степан Черноморов, бездетный отец огромного семейства (кот, жена, тёща, собака) и закалённый в семи огнях пожарник, живущий на последнем этаже 18-этажного «корабля», маялся с ужасно запущенного бодуна, как пассажир океанского лайнера от многодневной качки.
Пил Степа много и часто, но больше и чаще от безысходности, вернее от бездетности.
С грустью посмотрев на сладко спящую супругу, Черноморов вышел покурить на балкон. Но стало ещё хуже. Зашвырнув окурок, Степан собрался поискать спиртное на кухне, но краем глаза заметил, что непогашенная сигарета упала на деревянный ящик для цветов и грозила безотлагательным возгоранием.
Воспитанный на строгих антипожарных правилах Черноморов попытался как-то скинуть окурок с ящика, но снизу было не подступится, а сверху не дотянутся. Тогда, используя свой естественный «огнетушитель», кой у мужика всегда под рукой, Степа начал энергично поливать горящий окурок. Но, так как руки с бодуна ходили ходуном, то пожарник никак не мог попасть в цель, он и раньше не всегда попадал.
Когда запасы драгоценной влаги уже подходили к концу… на балкон 12 этажа вышел россиянин кавказкой национальности и, любопытства ради, поглядел вверх. Теплая солоноватая струя из степанового «огнетушителя» дерзко ударила ему в лицо и наполнила до отказа мощённый золотыми зубами рот…
С бешеным воплем: «Я ис тебю шашлык-башлык бюду делать…», «россиянин», показав огромный кинжал, скрылся из виду, а Степан, как ни в чём не бывало, продолжил антипожарное мероприятие…
Вооружившись веником, он перегнулся через перила, тщетно пытаясь смести окурок с краешка ящика. В это время раздался оглушительный звонок в дверь, и Черноморов, потеряв равновесие, обречённо полетел вниз головой.
Дверь Руслану открыла полусонная Людмила. Узрев в такой интимной близости полуобнажённую русскую красавицу, последний напрочь забыл о кровавой вендетте и, подхватив совсем ещё несопротивляющуюся женщину, легко и непринужденно понёс её на ближайший диван…
Степан был уже на полпути к Раю, как неожиданно почувствовал, как чьи-то сильные руки схватили его за ворот и незамедлительно втянули на балкон.
Увидев свою спасительницу, Черноморов, никогда не причислявший свою жену к первым красавицам, осознал, как же он глубоко заблуждался. Его миниатюрная Людмила была ангелочком на фоне этой огромной мужеподобной женщины, коя, будто исполинский айсберг над обречённым «Титаником», нависла над Степаном в распахнутом настежь дорогом халатике и агрессивно выпятила вперёд свои громадные прелести…
