Ничто не предвещало перемен. Насколько я знаю, в книгах и фильмах именно так, внезапно, они и происходят. Моя жизнь ничем не напоминала произведение сколько-нибудь стоящего автора, пока тем снежным и ветреным февральским днем я не вышел из автобуса номер сорок три на остановку раньше.
Можно было бы объяснить это предчувствием или указанием свыше, но я слишком хорошо помнил, что мною тогда двигало. Сильный снегопад предвещал аварии и пробки, и я собрался заранее, чтобы приехать вовремя. Однако заторов на пути моего автобуса, как ни странно, не оказалось, и я обнаружил, что рискую прибыть на работу аж за полчаса.
«Что на это скажет Аня… Анна Евгеньевна? – Я вспомнил лукавые глаза одной из своих начальниц, которая вечно выговаривала мне за опоздания. – Нет, она и сама приходит только к девяти, какой смысл. Не буду же я специально докладывать ей, во сколько явился. А сидеть в пустом офисе – так себе затея». В итоге я предпочел немного пройтись пешком.
Учитывая погодные условия, идея была не блестящей. Я давно заметил: когда думаешь о снеге летом, он кажется чем-то абстрактным, представляешь иллюстрацию для рождественской открытки, с которой реальность не имеет ничего общего. Вместо того чтобы плавно кружиться и падать на землю, снежинки, мелкие холодные иглы, всей «толпой» летят прямо в тебя, норовя засыпаться в глаза и за воротник. Практически всегда поход из пункта А в пункт В оборачивается увязанием в сугробах (как бы активно ни работали коммунальщики, расчистить все им просто не под силу). После это истаптывается грязными сапогами и превращается в серо-бурый кисель. А еще пронизывающий ветер…
В тот день все было именно так, правда, снег пока не смялся и не подтаял, и окружающий мир казался почти монохромным: белая, запорошенная одежда на людях, белая земля, белые ветви деревьев. Я старался шагать медленнее, чтобы потянуть время, но было неуютно, и ноги сами несли меня вперед. А потом я увидел у дороги человека.
Он валялся лицом вниз, разметав руки, и от снега его спина уже тоже стала белой, как в детской первоапрельской шутке. Прохожие косились на него и обходили, наверное, мысленно оправдывая себя срочными делами, непогодой и вечным «да пьяный небось». Как будто пьяный не может замерзнуть насмерть, а если замерзнет, его будет совсем не жаль, он же вроде и не человек.
Именно эта мысль заставила меня остановиться. Он может умереть вот так, и всем будет плевать. Я должен помочь этому мужчине.
Обычно в мой мирок более или менее вписывались пьяные люди на земле. По крайней мере, при виде таковых мой мозг не подавал сигналы SOS и я не задумывался, могу ли что-то изменить. Но сегодня все иначе, и дело не только в том, что я в кои-то веки никуда не спешу.
Притормаживаю, склоняюсь над лежащим и осторожно переворачиваю его на спину. Он жив: из приоткрывшегося рта вырывается пар. Снег, который летит в лицо нам обоим, не дает возможности рассмотреть мужчину как следует, но очевидно: передо мной не бомж. Настораживает только, что у него нет с собой ни сумки, ни портфеля. Может, будь что-то из этого при нем, прохожие вызвали бы помощь быстрее – человек напоминал бы одного из них, спешащих в теплые офисы с суперважной миссией.
Но ведь это могу сделать я. Я вызову «скорую» и спасу мужчине жизнь.
От этой фразы, произнесенной даже в мыслях, веет чем-то киношным. Мои вечно становящиеся неуклюжими в перчатках пальцы набирают «112», и диспетчер отвечает приятным отстраненным голосом.
– Здесь человек. На снегу. Ему… плохо.
Я произнес бы эту речь и сообщил свое местонахождение куда более связно и не смущался бы, если бы к месту происшествия не начали стягиваться зеваки. Вид парня с телефоном возле неподвижного тела привлекает больше внимания, чем само тело. Думаю, люди решили: раз кто-то уже остановился и взял на себя эту проблему, можно перестать притворяться занятыми и начать притворяться неравнодушными и сердобольными.
«Что это с ним, приступ? Бедняга…».
«Господи, на холодной земле…».
«А что случилось?».
Я сделал ошибку, подняв голову и оглядевшись, и теперь снег засЫпал мне глаза. Слегка сдвинув лбом перчатку, я тру их тыльной стороной ладони, а он продолжает «нападение». Борьба с природой всегда тщетна (обычно это приходило мне в голову при виде очень страшных девушек с наращенными ногтями, бровями ниточкой и агрессивным макияжем).
– Я не знаю, что с ним. Я шел на работу…
Бог знает почему я вдруг чувствую потребность оправдаться. Испытываю легкий дискомфорт от того, что поступил нетипично для себя?
Слышится сигнал приближающейся «скорой» (я где-то читал, что они включают сирену, когда спешат на вызов), и у меня на миг возникает иллюзия, что спасать едут не незнакомца, а меня. Наверное, от моей никчемной жизни.
Как хорошо, что непогода не задержала врачей.
«Скорая» останавливается, выбегают доктор с чемоданчиком и его коллега, они слаженно производят над мужчиной какие-то манипуляции, а затем достают носилки и погружают его на них в машину. Медики с носилками притягивают внимание еще десятка горожан, но метель усилилась, и надолго никто не отвлекается: сбавят шаг, выдадут какой-то комментарий, а то и промолчат, и дальше спешат.
Меня успевают спросить, кем я прихожусь мужчине – я отвечаю, что никем, и зачем-то снова добавляю, что шел на работу.
Через несколько мгновений «скорая» уехала бы, но тут я совершаю еще один нехарактерный для себя поступок. Действуя по какому-то наитию, даю врачам свой номер телефона. Быстро царапаю на листке бумаги, извлеченном из рабочего портфеля.
– Вдруг у него нет семьи и я понадоблюсь.
Коллега того доктора, что был с медчемоданчиком, благодарит меня, принимает листок.
Правильно ли я все сделал? Думаю, да. Хотя иногда мне кажется, что я вообще не умею жить.
«Едва ли мне кто-то позвонит, – думаю я. – Скорее всего, у мужчины есть родные, может, у него был в кармане телефон с их номерами. А о случайном прохожем, который набрал три цифры на мобильном, все забудут. И это совершенно естественно».
«Скорая» уехала. Люди разошлись. Снегопад наконец начинает иссякать. Я смотрю на часы и шагаю в офис.
***
Кем я работаю, в данной истории неважно. Вы хотите, чтобы я назвал хотя бы сферу? Ну хорошо, это сфера продаж, так лучше? Мне и самому это не шибко важно.
Многие мои коллеги считают офис вторым домом и перетащили туда чашки, конфеты, обувь, свитера, а у кого-то из девушек в ящике даже лежат спицы и пряжа. Я не пью в офисе чай, не слушаю там музыку, не читаю книг. Я могу только работать или не работать, поэтому на моем столе и в моем ящике только кипа бумаг. Казенный дом всегда остается для меня казенным (правда, родной иногда тоже).
