Я употребляю алкоголь особого типа. Название ему – люди. Те, кто оказал на меня наибольшее влияние в последнее время, и поместились здесь в виде настоек. Какие-то – крепкие, некоторые даже совсем невкусные, попадаются сладкие, без терпких никуда. Жизнь – это ведь отличный бар, в котором есть всё. В зависимости от удачи, не зависящих ни от кого обстоятельств перед вами оказывается особый вкус.
Хочется верить, что моя настойка – это мой выбор. И лишь время подтолкнуло меня к исследованию этого вопроса, не кто иной.
Как следует пить мои настойки?
Как вашей душе угодно. Нравится название – так выпейте, можно залпом, можно несколько глотков пригубить и прекратить. Никто не застрахован от непопадания в десятку. Ваши ожидания могут не оправдаться. Я, например, люблю черную смородину, но не везде она хороша, а настои на травах вгоняют меня в отчаяние, но порой и они открываются прелестным образом.
Не пейте много – это неинтересно. Когда вы охмелены, каждая последующая порция нового вкуса смешивается с предыдущим, и теряется смысл в самом процессе. Мы с вами не сможем достичь нашей общей цели. Вы спросите: какой же?
Полюбить людей, научиться принимать их, стать счастливыми.
Мы не будем пить, потому что просто хочется выпить, мы будем пить, потому что нам хочется запечатлеть в памяти ни на что не похожий вкус, дать ему жизнь в нашем дне и позволить ему запомниться.
Словом, мой алкоголь о культуре человеческих отношений. Здесь я не отвечаю на вопросы, скорее, отдаю себя всецело настоящему мигу.
Пробуйте.
(ПОЛШОТА – В ОДИНОЧЕСТВЕ, ДРУГАЯ ПОЛОВИНА – С ЧЕЛОВЕКОМ)
Её зовут Полина.
К тому моменту, когда девушка показалась мне настойкой, мы знали друг друга три часа.
Где же можно было спрятаться и выдохнуть? Чтобы совсем никто не мешал? Я ходила по Гражданской, бродила неспешно по Декабристов. Зимним вечером эти улицы вымирали – никого не было видно и слышно, я говорила вслух. Всё это время я будто спала: автоматические движения доводили меня порой до предела, к которому я вовсе не хотела подходить, но приходилось. Я сняла перчатки, наклонилась к первому попавшемуся сугробу и взяла голыми руками снег. Обожаю трогать снег, мять его, чувствовать, как холодная вода стекает от соприкосновения с моей тёплой кожей вниз к локтю. Мяла и мяла, пока комочек существенно уменьшался в размере и в конце концов не исчез, оставляя только на моих руках перчатки из воды.
Я взяла ещё – подлинный восторг, ничто не сравнится с ним! Как будто мой предел успокоился при соприкосновении с холодным снегом, он слился с ним и растаял в моих руках. А я встретила это явление с радостью, мне полегчало.
Как давно меня никто не грел изнутри! Я задумалась – в данный момент я даже могу с уверенностью сказать: я никого не люблю, ни по кому не скучаю. Нас заставляют пребывать в настоящем миге, а там меня никто не окружает, только снег – вот я его и люблю, пусть он холодный и быстро тает, когда я его трогаю. На эту красоту можно только смотреть и что-нибудь из неё лепить, отдавая себе отчёт в том, что и эта скульптура скоро исчезнет.
Я потянулась не спеша. Вернулась в прежнее состояние и спрятала руки в своём огромном пуховике. Вода испарилась быстро, мне стало тепло, по крайней мере, теплее обычного.
Улица Глинки – вижу Новую Голландию. Решила зайти.
Вдруг всё резко поменялось – номинально мой космос сузился (хотя я давала себе отчёт в том, что любой космос – штука безграничная) – появилось много людей со своими вселенными, и некоторые из них замечали мою. Так странно – с чего это вдруг? Я пребывала в таком расположении духа, когда мне не хотелось понимать существование других бездн и соприкасаться с ними, мне лишь хотелось трогать снег и ходить одной по красоте, что появилась недавно на этом острове. Я держалась, как могла. Но космос в маленькой форме не мог оставить меня равнодушной, и всякий раз, когда мне навстречу шли дети, я расплывалась в тупой улыбке, просто так. Я давала себе отчёт – не потому что дети отличаются красотой или талантами, они все и не мои вовсе, но дело в другом – те галактики походили больше не на чёрные дыры, а на млечные пути. И так хорошо становилось на душе, когда в реальном времени ты ощущала существование красивой бездны, что верилось – и в тебе она не успела сдохнуть.
Семья, шедшая впереди меня, не торопилась. Я всё не могла её обогнать – дорожка была узкой и скользкой. Так странно – приходилось подчиняться их времени – но так как у меня не было цели – я подчинилась и шла вместе с ними. Эта семья не рожала меня и не воспитывала, и тем не менее мы идём в одну ногу, я слышу, о чём все говорят, и подозреваю, все понимают, что кто-то идёт сзади.
