На заснеженной лавочке Сретенского бульвара, вмерзая в роскошный рождественский снегопад, сидел молодой интеллигентного вида человек и читал книгу. Пальцами, мокрыми от подтаявшего снега, юноша перелистывал страницы и всякий раз замирал на несколько минут, пока снежинки не укрывали строки очередным плотным желтовато-белым ковриком. Тогда он набирал в рот морозный воздух, сдувал с разворота непрошеное великолепие и продолжал чтение. Шапка и внушительные плечи чтеца напоминали трёхчастный пьедестал почёта, на котором три «спортсмена-снеговика» всё время увеличивались в размере, будто раздувались от удовольствия и важности момента.
Невзрачная потрёпанная книжонка то засыпала, как старушка, в руках молодого человека, то просыпалась и, стряхнув шубку, переворачивалась на другой бок. Казалось, юноша всё более хмелел от прочитанного и совершенно потерял счёт времени. Вот послушайте:
Осыпались листья над вашей могилой,
И пахнет зимой.
Послушайте, мёртвый,
послушайте, милый,
Вы всё-таки мой…
Да-да, Илья, так звали засидевшегося в снегопаде юношу, читал стихи Марины Цветаевой. По странному стечению обстоятельств, поэзия этой словесной чаровницы только сегодня случайно вспыхнула в его жизни. Девушка-библиотекарь положила перед ним заветный томик и спросила:
– Вам нравится это?
Илья взял в руки книгу, раскрыл случайный разворот и, пробежав пару строк глазами, с жаром ответил:
– Беру!
Девушка улыбнулась, вписала книгу в его читательскую карточку и добавила:
– Только не зачитайте.
Когда Илья вышел из библиотеки, в городе уже смеркалось. Небо заволокли серые тяжёлые тучи. Падал крупный мокрый снег. Зажглись первые фонари, посверкивая золотыми искорками сквозь вереницу белых рождественских мух. На календаре значилось шестое января. Повсюду, так или иначе, ощущалось приближение ночных рождественских событий.
Илья знал – мать и сестра его ждут к праздничному столу. В этот год из-за болезни мамы было решено смотреть Рождественскую службу по телевизору. Юноша взглянул на часы. Времени было вполне достаточно, чтобы не торопиться домой, но поскорее открыть полученную книгу. Поэтому Илья присел на ближайшую лавочку и, затаив дыхание, достал из рюкзачка томик Цветаевой.
Как вы понимаете, уважаемый читатель, фейерверк цветаевских рифм с первых же строк захватил воображение нашего героя. Ни снегопад, ни торопливые стрелки бульварных часов, ни улыбки прохожих, оглядывающихся на сидящий на лавочке сугроб, из которого во все стороны торчали части человеческого тела, не могли отвлечь Илью от привилегии созерцать несказуемое!
Наверное, именно так и надо вычитывать цветаевские стихи. Необычно, хмельно, в кружении непогоды. На уютном диване, с чашечкой кофе в руке Маринины строки царапают нас, как отломанные от большого стебля ветки репейника, скрытые под клейкой словесной массой. Дерзкие и вызывающие, они сопротивляются беспечному течению нашей литературной слюны и уюту размеренного пищеварения. А вот среди мокрых от снега, как от слёз, страниц, среди рождественской вьюжки и колких прикосновений вечернего снегопада эти странные стихи чувствуют себя комфортно.
Наконец Илья оторвал от книги глаза и растерянно оглянулся вокруг. Непросто выбираться из зыбкого омута Марининых стихов на бережок собственной жизни. Даже в праздничный вечер грядущего Таинства всё предстоящее чуть известно и объяснимо. В книге же под каждой строкой чёрная яма! Строки, как соломенные мостики, колышутся над гулкими провалами в бесконечность. Забежал на мостик – ах! – под тобою пропасть, над тобою небо, вернее, Марина в звёздах…
Илья попытался встать, но почувствовал, что реально примёрз фалдами пальто к скамейке. Это его изрядно развеселило, он резко выпрямился и, размахивая книгой, побежал по опустевшей аллее Сретенского бульвара в сторону метро. Ему вслед толстые часы с заснеженным циферблатом будто кричали: «Илья, ты с ума сошёл, уже без четверти одиннадцать!»
Юноша ввалился (иного слова не подобрать) в тёплую, пахнущую рождественскими приготовлениями квартиру и тут же попал под перекрестный огонь двух пар озабоченных женских глаз.
– Илий, ты что себе позволяешь?! Мы тут с мамой места себе не находим!
Дора на правах старшей сестры возглавила атаку. Но Илья применил запрещённый приём и бросился, как ребёнок, на шею матери.
– Мама, я принёс в дом рождественское чудо!
Илья достал из-за пазухи томик Цветаевой и протянул матери. Мама взглянула на обложку и улыбнулась.
– Ну вот и до тебя, сынок, докатилась гулкая Марина.
– Мама, будь построже! – Дора сдвинула брови. – У нас сегодня праздник, это вам не шуточки!
Девушка прыснула от смеха и отправилась включать телевизор, а Илья подошёл к окну, расшторил занавеску и, указывая на звёзды, торжественно объявил:
– Мама, Дора, звезда в небе! Пора за стол.
С детских лет Илья отличался от сверстников повышенной, если не сказать гипертрофированной эмоциональностью. Увидев что-то необыкновенное, он начинал часто и глубоко дышать. Его глаза превращались в два сверкающих круга. Казалось, между ним и объектом его восхищения натянута невидимая нить, которая не позволяет отвлечься даже на пересказ увиденного.
Природную восторженность Илья сохранил и в годы юности. Поэтому мама, увидев в руках сына томик Цветаевой, нисколько не удивилась его позднему приходу и взъерошенному виду. «Слава богу, – подумала она, – он вообще вспомнил про дом и про нас с Дорой».
Илья достаточно успешно окончил физико-математическую школу и собирался поступать в университет на физфак, но в самом конце десятого класса случилась с ним «неприятная» история. Он заболел литературой. Ночами просиживая на кухне, Илья исписал стихами не одну общую тетрадь.
Мама, видя поутру сына с воспалёнными глазами, не на шутку тревожилась и в душе досадовала на его занятия «чужим ремеслом». Так она называла все увлечения, помимо точных наук. Замечая снисходительное неодобрение матери, Илья всё более становился скрытен и частенько пропадал в случайных местах, где ему выдавалась возможность писать. В конце концов, когда настала пора сдавать вступительные экзамены в университет, он повёл себя «решительно» и сказался больным. Слёг в постель, исправно пил ворох материнских таблеток и наотрез отказывался вызвать врача под предлогом страха перед больницей и холодным больничным инструментарием. Даже в присутствии матери или сестры хитрец умудрялся подтасовывать температуру, незаметно натирая градусник под одеялом до нужного «доказательства». Однажды, правда, он перестарался. О чём-то задумавшись, умудрился «разогреть себя» до 40 градусов. Мама подняла переполох, помчалась в аптеку за жаропонижающим. Вызов врача был предрешён. Но тут враг рода человеческого искусил правдивую натуру нашего героя. Илья в голос прочитал Иисусову молитву и тут же объявил перепуганной маме, что Господь услышал его и благословил на выздоровление. Мама недоверчиво покосилась сначала на сына, потом на иконы, расставленные в красном углу, и хотела что-то возразить, но Илья перебил её:
