– — – — – — – — – — – — – —
В каждой культуре принято связывать особенности внешности с определенными чертами характера. Прекрасная принцесса добра и сострадательна; злобная колдунья уродлива, и на носу у нее огромная бородавка. Есть и более тонкие связи, которые не так просто сформулировать – именно вокруг них строится искусство живописного портрета. Со временем эти связи меняются, поэтому красавицы одной эпохи часто вызывают у другой недоумение.
Виктор Пелевин. Священная книга оборотня
– — – — – — – — – — – — – —
Когда рассвет коснулся краем светлеющего неба вершин лесных деревьев, на опушке, под самой высокой берёзой, завершала свой колдовской танец Лиса по имени Лепава.
Пришла Лепаве пора сменить облик, дабы пожить в обличье другом.
Вот она и пела, кружась, вот и творила заклинание тайное, как это испокон веку положено Лисе, задумавшей Оборотный Обряд.
«Была я Лисицей,
Прикинусь Девицей.
Пусть, кого захочу,
Того и заполучу!
Пусть в меня влюбится,
Ко мне приголубится.
Через реку мост,
Спрячься, Лисий хвост!
В лесу ягода спелая,
Будет кожа белая!
В снегах колея санная,
Стану красота несказанная!
Вокруг себя обернусь кольцом,
Станет Лисья личина человечьим лицом!
Сольются ручьи в реки,
Мой, кого выберу, станет навеки!..»
На мгновение всё смолкло в лесу: ни шороха, ни скрипа, ни пенья птичьего, даже, казалось, сам лес качнулся, словно бы Мир вокруг вздумал вдруг отойти в сторонку на шажок-другой.
А потом – потом всё вернулось на круги своя.
Лишь только вместо Лисы Лепавы стояла на опушке чудесной красоты нагая дева, и ветер трепал рыжие волосы её, и на белоснежной коже блестели в первых лучах солнца алмазными бликами капли пота.
Это был не простой день, а день, когда Полная Луна до полудня не уходит с небес, соседствуя с Солнцем.
В такие дни особо сильны чары тех, кто хочет Волшебных Перемен.
Лепава с поклоном поблагодарила Силы и Чары, давшие её новую суть.
– Отслужу я вам, благодетели. Как спросите, как прикажете, так служба моя вам совершится по вашему велению! На том клятву даю, и кровью скрепляю.
Лепава впилась острыми зубками в палец, и кровью своей начертала на берёзовой коре знак особый, клятвенный.
Птицы вновь запели, Лепава засмеялась.
– Доброе утро, Лисичка! Хорошо-то как! Вот только – одёжку бы раздобыть какую. Хотя… – Она огладила себя по груди и бокам ладошками. – Чего люди красоту прикрывают? Глупые.
И мгновенно насторожилась.
На опушке кто-то был.
– Человек. – Прошептала Лиса, быстренько оглядываясь.
И вправду: невдалеке стояла совсем ещё молоденькая девчонка с грибною корзиной, пяля на Лепаву круглые от изумления глаза.
– Что смотришь, деточка? – Лиса упёрла руки в боки. – Али ведьмы никогда не видала? Говори! А то я тебя счас в мухомор превращу! Будешь торчать на поляне, пока кто сапогом не пнёт со злобы на ядовитость твою и красную в белых пятнышках шляпку. Ну же!
– Ой! – Вскричала девчонка, и без памяти упала в траву, только покатилась корзинка, рассыпая огромные подберёзовики.
Так Лиса обрела платьице.
Далее путь её лежал в село ближайшее, название которому было Карачарово.
Подкрепиться Лисоньке пора!
Она – соблазнительная, для мужского полу волнительная, легко своего добьётся: сегодня же тот найдётся, с кем затеет игру свою милу, да и заберёт его жизненну силу.
Девчонка же, платьица лишившись, домой сама пришла.
Вместо одёжки на ней мешок холщовый с прорезью для головы и рук.
Молчит, ни слова сказать не может, только плачет и трясётся вся.
Страшное зрелище.
Родители, конечно, в крик.
Мамка плачет, а батяня – за ремень, чтобы, значит, пороть.
Но тут бабка соседская, Олеля Никитична, вмешалась.
– Не трогайте малую! Её силы тёмные околдовали, заморочили. – И стала девчушку бедную лечить.
Слова говорила особые, отвар давала из трав хитрых, свечи жгла да лучины, Богам вознося моления, необходимые при таком случае.
Отошла девчонка.
– Что было-то? – Бабка спрашивает.
– Не помню. – Отвечает маленькая. – Вроде, тётя какая-то, рыжая, у опушки стояла. А сама голая, и глаза огнём горят…
– Оборотень у нас объявился, люди.
Бабка Олеля Никитична оглядела тех, кто в избу собрался.
– Лиса пришла. Быть беде. Деток в лес не пускать, а особо предупредить всех парней молодых да мужиков не старых пока, чтобы боялись девки белокожей с волосом в рыжину. Лиса тока за мужиками да парубками приходит, ей, Оборотной Деве, другого не надо.
А во селе во Карачарове жил о ту пору один парнишечка.
Звали его Митяй, а прозвище имел он Душной.
Почему Душной? – спросите, так я отвечу: уж больно мерзляв был, вечно кутался, и даже летом не снимал тёплую душегрейку на меху.
Впрочем, на этом странности характера Митяева не кончались.
Постоянно пребывал он в мечтательности, отчего смеялись над ним частенько.
Но обижать – не обижали: безобидный чудак-человечек, и не более того, ибо зла не приносит, а лишь потешает народ своими, ежели рот откроет поговорить, речами.
И каждая такая речь касалась исключительно любви.
Но не просто любви земной, обычной, а любви чисто сказочной, то есть, выдуманной от начала и до конца.
В рассказах этих то и дело всплывали самые разные, весьма загадочные, необычные, и весьма обаятельные создания.
То Русалка, понимаешь, ему в реке встретилась во время купания, и была там у них такая история, что прямо ва-аще.
То Дева Лесная, дочь, ни много, ни мало, самого Лесного Владыки, воспылала вдруг к нему, Митяю, неземной страстью, и три дня – три ночи держала его, Митяя, стало быть, в сладком любовном плену у себя в Древесном Замке.
То Королева Горная, пролетая в виде Птицы Золотой, углядела Митяюшку на дороге, ну, а дальше – сами понимаете, любовь, опять же, в самом-рассамом виде.
И так далее.
Притом, заметьте, каждый раз всё чуднее и чудеснее.
В том смысле, что происходящее с Митяем наполнялося от рассказа к рассказу новыми наворотами совсем уже запредельных любовных событий и самых немыслимых участниц событий этих, с Митяем происходящих.
Впрочем, никто байки эти толком не слушал.
Один только Ильюха, кузнеца сын, всё просил его рассказывать ещё и ещё.
Ильюха был мал возрастом, и в рассказах любовных Митяя Душного интересовала его вовсе не любовная сторона.
Нет.
Что-то другое влекло Ильюху в бесконечные враки эти.
Что-то другое.
События небывалые, все из себя насквозь исключительные! – вот что.
И не важно: были они, или всё выдумка сплошная, а важно, что Ильюха всякий раз напитывался самой возможностью подобного рода поворотов жизни.
В глазах Ильюхи светилась адская смесь уважения, опаски, и симпатии.
Короче, на историях сих учился Илья грамоте приключений, как иные детки учатся, скажем, читать, писать и считать.
