1. ГЛАВА 1 Раз, два, три, четыре, пять, Я иду тебя искать
— Раз считаешь, что с тобой поступают несправедливо, — вкрадчиво-мягко и от этого страшно звучат интонации тяжёлого мужского голоса, — докажи, что достойна иного к себе отношения... Дихол!
Негодующее восклицание, хлёсткий звук рассекающей воздух плети, последующий негромкий писк и топот крошечных ножек по гравию. Всё это в кромешной тьме воспринимается намного более остро. До неприятного холодка на коже. До покалывания в кончиках пальцев. До замирания сердца в ожидании... того, чего нет. Лишь тишина. Гулкая, вязкая, неприятная, долгая. И наконец насмешливое, гортанное, раскатистое:
— Ну? Что я сейчас сказал?
— Я не услышала, — шепчу едва слышно. Помогает мало — акустика у грота идеальная. Даже мой тихий голос усиливает, что уж говорить про нарочито громкий бас дяди.
— Вот! Ты бездарность! Пустышка! — триумфально и с нескрываемым возмущением на меня обрушиваются не самые лестные эпитеты. — И после этого смеешь заявлять, что не согласна с моим решением? Ли’Тон идёт нам навстречу, делая такую уступку! Закрывает глаза на твою ущербность, а ты нос воротишь?! Неблагодарная! Да ты ноги ему целовать должна за то, что он вообще согласился связать с тобой свою судьбу! Думаешь, ты кому-то другому нужна? Да ни один здравомыслящий иперианин даже не посмотрит в твою сторону, потому что ты не можешь разговаривать с ним на ультри. А рооотонцы? Кто из них женится на девице, слепой, как угрица? Про зоггиан и речи нет, они не будут возиться с потенциальной утопленницей.
Новый, вспарывающий воздух щелчок, от которого я невольно вжимаю голову в плечи, хоть знаю, что не мне предназначены эти удары, и продолжение:
— Мало было Огине собственного печального опыта! Говорил я сестре, что ни к чему хорошему смешанные браки не приводят. Доказывал, что бредовые идеи твоего прадеда хороши только в теории. Нет, упёрлась, жемарка! «Интересы империи превыше всего», — процитировал, ломая голос до женского. — Вот и получила... подарочек!
Презрительности в интонациях ощутимо прибавляется, однозначно для того, чтобы у меня не осталось сомнений: он именно свою «любимую» племянницу имеет в виду, а не что-то иное.
— В общем, так. Откажешься, и я устрою тебе такую жизнь, от которой тошно станет за несколько дней. Будешь умолять меня, чтобы я позволил тебе принять предложение цессянина! И не факт, что я соглашусь. Решай, у тебя десять минут, — припечатывает грозный голос и замолкает.
Некоторое время я слышу шумное дыхание, скрип камней под подошвами тяжёлых сапог, шорохи ударяющейся о кожаные штаны плети, которую дядя наматывает на рукоять. Потом раздаётся хриплое, несдержанное «дихол», грузные шаги, и снова воцаряется тишина.
Отступаю, нащупывая за спиной каменный выступ, чтобы на него опереться. Паники, которая владела мной совсем недавно, больше нет, да и слёзы уже закончились, остались только горечь и пустота в душе.
Он прав. В том-то и ужас, что дядя прав. В каждом слове и на все сто процентов. Мне не повезло. Я родилась уродкой. Нет, вовсе не в плане внешности, с ней-то у меня как раз полный порядок — и личико симпатичное, и руки-ноги на месте. Я о том, что у меня нет самого главного — расовых способностей. А без них на любой планете империи я буду изгоем, потому что... Да просто потому, что на этом основано выживание! И никакой общественный статус тут не поможет, скорее только усугубит ситуацию. Что, впрочем, и происходит.
Тихое шуршание сбивает с мысли, и я начинаю прислушиваться, стараясь определить, где же находится источник звука. Вернее, сколько их, этих источников. Через мгновение уже чувствую, как по юбке, цепляясь за неё маленькими коготками и оттягивая ткань вниз собственным весом, забираются шигузути.
У меня плётки нет. И прогнать их я не могу. Впрочем, правильнее будет сказать — не хочу.Это только дядя их ненавидит, а я, как и все жители Рооотона, вполне терпимо и даже с любовью к ним отношусь. Эти маленькие, совершенно безобидные, юркие существа очень любят живое тепло, вот и стараются при любом удобном случае забраться на кого-нибудь. Отучить их невозможно, инстинкт у них такой. Если лечь спать, не закрыв решётками оконные проёмы, то проснёшься под одеялом из шигузути.
Дядю это безумно раздражает. Он же иперианин, а не рооотонец. Вот и разгоняет малышей хлёсткими ударами плети, с которой не расстаётся. А на время сна запирается наглухо в своей спальне.
Со вздохом отцепляю от пояса массивный обруч со встроенным в него прибором ночного видения. Фиксирую на голове, чтобы не свалился, надеваю на глаза гермоочки с толстыми стеклами-преобразователями и включаю технику. Это разговаривать с дядей и видеть при этом его лицо мне совсем не хотелось. А общаться с шигузути приятно. К тому же они маленькие, и мне не хочется их случайно раздавить.
Вытягиваю руку, чувствуя, как по рукаву шустро и легко бежит к ладони гибкое тельце. И лишь когда проявляется изображение, любуюсь на лакированную чёрную шкурку, так разительно контрастирующую с моей практически белой кожей.
— Ну и что мне делать? — Я грустно улыбаюсь, поглаживая животное по голове, на которой есть крошечное светлое пятнышко на самом кончике носа. Эти пятнышки на разных частях тела — опознавательные, индивидуальные, то есть ни у кого не повторяются.
Вопрос мой, ясное дело, риторический. Разумности у этих малышей немного. Так что шигузути, коротко курлыкнув, принимается ловко протискиваться между пальцами, огибая каждый и щекоча своим длинным тонким хвостом. Играет.
Что делать, что делать?.. Соглашаться. Угрозы дяди не пустой звук, а я не в той «весовой категории», чтобы вступать с ним в противоборство. Он мой опекун, а я всего лишь наследница императорской династии. К моему несчастью — единственная, и поэтому даже совершеннолетие не позволяет мне свободно распоряжаться своей судьбой.
Пересаживаю обиженно пискнувшего малыша на уступ, снимаю с себя ещё трёх, занявших плечи, и, осторожно ступая по гравию, чтобы не раздавить тех, кто не успел проявить смекалку и сообразительность, иду сдаваться на милость дяди.
Это счастье, что он обошёлся лишь нотацией относительно неприглядной правды и не припомнил мне мою истерику, побег из замка и однозначно не самые спокойные для него шестичасовые поиски строптивой девчонки, которая спряталась в системе гротов. А ведь мог бы и за это наказать. Однако нет никаких гарантий, что он не сделает этого позже, когда домой вернёмся.
— Я сказал, под замок!
Гневный голос дядюшки я слышу раньше, чем оказываюсь на открытом пространстве. И даже чуток притормаживаю, хоть и знаю, что время на исходе. Кого это он решил так радикально изолировать?
