– Смородинка, можешь открыть глаза? Женя, ты не знаешь, где здесь… хотя бы автобусная остановка?
– Рогачев, как же ты достал, – хрипела она спросонья. – Дай поспать, нет сил, терпеть тебя по утрам.
Медленно звуки извне стали более четкими, но вязкость от сна осталась, Женька с трудом разбирает его возню. И не может открыть глаза, такие они свинцовые.
– Женя, – тряс ее Рустик, – никакое это не утро.
– На кой тебе автобусная остановка? Заначку там спрятал? – бормотала она.
– Типа того, – нервно ответил он, продолжая трясти Женькино плечо. – Заначку не прятал, но автобусная остановка пришлась бы очень кстати. От нее можно добраться до цивилизации со всеми ее пороками, и в их числе вожделенная заначка.
– Пешком иди, – отбивалась она.
– Да я б уже, сбегал туда и обратно. Только не знаю, куда бежать.
– Пространственный кретинизм? Последняя фаза деградации в свете злоупотребления запрещенными препаратами?
Женька не нашла в себе силы сбросить оцепенение, но Рогачев настойчивый, усадил ее и тряс уже в вертикальном положении.
– Да не сплю я, – отмахнулась она и наконец разлепила веки.
Пробуждение накатывало легким утренним бризом. Женька бездумно таращилась в пустоту, потом в осунувшееся лицо Рустика, а затем оглянулась по сторонам.
– Рогачев, ты где меня… разбудил?
– Жень, мне помощь нужна, – жаловался он. – Что-то тошно мне. На измене весь, подзарядка требуется. С медицинской точки зрения у меня абстинентный синдром, в простонародье отходняк. Причем жесткий. Если ты не проснёшься, я на людей начну кидаться.
Женька лениво почесала свалявшийся затылок, заразительно зевнула и наконец начала замечать детали обстановки. Не сразу, но в голову начали закрадываться мысли, что у нее тоже отходняк. Потому что она находилась в бревенчатой избе, на окнах деревянные ставни, мебель соответствующая, а позади печь, типа, мазанка. Нормальная, белая, крестьянская печь.
– Это что? – беззлобно поинтересовалась она.
– Изба. Смородина, – гнул свою линию Рустам, – транспорт где?
– Какой транспорт?
Она сидит на деревянном полу, вокруг тела вповалку, в избе холодно, а на ней розовая худи. Маргошина пошлятина, до которой Женька никогда не опускалась. Только сейчас ощутила, что продрогла. В животе настойчиво урчало. Значит, ещё и проголодалась. Но у Рустика иной голод.
– Что за квест такой? – бомотала она. – Типа, попаданцы в древнюю Русь?
– То, что попаданцы, это в точку. Я оббежал всё вокруг. Никого нет и ничего нет. Женька, мы в глухом лесу, на улице холод и комары с ладонь. Людей нет, транспорта нет, наркоты нет. Короче, я скоро сдохну, – жаловался Рогачев, – мучительной смертью.
Женька слушала его бред и понимала, что у того настоящая ломка. В избе все свои. Василиса Яковлевна храпит громче всех, перебивая басовитую трель Ансельмо. Орхан привалился сломанной ногой на лавку, тело на полу. Ему подушкой лежит Анжела Максимовна. Чуть в стороне Маман спит в обнимку с незнакомцем с колючим ежиком на голове. Что за пижамная вечеринка? Витка спит в ногах Женьки, со спины хрупкую девушку греет жаркая Лидочка Александровна, и от того у Виталины блаженно-распаренное лицо.
– Где Маргоша? – опомнилась Женька.
– Там, на печке. Жень, сделай что-нибудь. Есть хотя бы сигаретка, стресс снять?
– Я не курю, – привычно отмахнулась она. – Здоровый образ жизни наше достояние.
Евгения встала в полный рост, чтобы оценить масштаб бедствия. Масштаб оказался таков, что во всех трех окнах избы можно увидеть только лес: густой лес, дремучий лес и темный лес. Четвертая стена глухая, там печь с Марго. В избе дверь струганая, плотная, на массивных кованных петлях. На потолке балки, закопчённые. Справа угол с православными образами, слева стол и лавки, в стенах ни одной розетки.
– Рогачев, есть телефон? – ощупала она джинсы в поисках смартфона.
– Не вопрос, – парень протянул стопку телефонов, собранных из карманов спящих. – Все разряжены. Зарядок нет, розеток нет, ни одного электрического провода. На улице проверил, к дому электричество не подведено, антенны на крыше нет. Женька, скажи, что у меня белка. Я даже не расстроюсь.
– Погоди, – проверила она телефоны и шагнула к двери.
Тяжелая дверь скрипнула, в лицо ударила сырая свежесть осеннего дня. Со всех сторон изба окружена густым лесом, елки, елки и палки. В хвойных лесах она не разбиралась, но где-то уголком сознания помнила, что Подмосковные леса изобилуют березами, рябинами и прочими лиственными породами. Здесь это…, наверное, сосны, или кедры, кто их без википедии разберёт.
– Это что, шутка такая? Рогачев, что за дурь ты нам подсунул? Откуда лес в стиле Васнецова? Что это? Где это?
Женька озабоченно почесала голову и прислушалась к звукам живой природы. Звуки, как звуки, понять и разобрать что-то невозможно человеку, далекому от сельской жизни, и очень хочется уловить что-то родное, городское, типа, мотора на дороге, свиста электрички, реактивного двигателя самолета, хлопков фейерверков, газонокосилки дачников. А слышится только собачий визг и…
Корги!
– Рустик, где Максик и Игореша? – вернулась она в избу.
– Жень, они выбежали на прогулку. Пометят территорию и вернутся. Чего делать-то будем? Ситуация из ряда вон, у меня с собой ни грамма стратегического запаса, а в крови закипает нехватка интоксикации.
– Иди ты в лес со своим запасом! – выругалась она. – Твои проблемы, если до сих пор не сдох или не слез. Пойди, солому покури, может отпустит. А я народ поднимать буду. Быстро разберемся, откуда елки растут.
По мере пробуждения люди проходили все стадии принятия. Подобно Женьке, сначала зевали, а потом выбегали на улицу и также быстро возвращались, констатируя отсутствие цивилизации. Наибольшее сопротивление оказала Марго, вяло отбрыкивалась и жаловалась на жесткий матрас. Спала она без матраса, на пустой холодной печи. Последним подняли незнакомца, связывали с ним большие надежды, ибо только он мог ответить на все накопившиеся вопросы.
Парень повторил церемонию осознания действительности, оглянулся по сторонам, оббежал вокруг дома и только потом выдал фразу, в корне отличающуюся от остальных:
– Тайга что ли?
– Странный вопрос, – Женька сложила руки на груди и с подозрением осмотрела его с головы до ног.
Ему лет тридцать, может моложе, поджарый, лицо интересное, острое, глаза синие, на руке промелькнули дорогие часы.
– Странный вопрос от человека, который должен бы нам всё рассказать. Что за реалити-шоу? Ты ведущий? Типа, игры на выживание? Сразу оговорюсь, мы не подписывались.
– Женёк, – хмыкнул он. – Рад тебя видеть. Суровость оценил, ты у нас мужик, конечно. Недоумение прощаю. Я Эдик. Эдуард Семенович. Но в свете последних событий, – погладил он отрастающий подшесток на голове, – лучше без отчества.