Я не критик-рецензент, не полемист, не специалист в области слова и никогда не осмелился бы выступить со своим предисловием к этой книге, если бы не одно существенное «но»: человек, о котором в ней рассказывается, – мой отец. Оставаясь приверженцем принципа полной творческой свободы, разделяя взгляды молодого, талантливого автора Дмитрия Минчёнка, мы прониклись обоюдным желанием сделать книгу не только рассказом, повествующим в хронологическом порядке о событиях тех далеких дней, но и правдивым, без прикрас человеческим документом. Использовать малоизвестные архивные материалы, письма, фотографии обязывала не только сама жизнь, неумолимо, час за часом, день за днем, отсчитывающая лимит отпущенного времени, но и святая сыновняя обязанность не допустить забвения того, что осталось, как говорят, «за кадром».
За многие годы, пролетевшие после смерти композитора в 1955 году, сменилось не одно поколение людей, преобразились жизнь, страна, другим стало отношение к тем или иным событиям, к тем или иным личностям. Что воспевалось раньше, предается анафеме, что было хорошо тогда – сейчас стало ненужным. Отец жил в тяжелое и в то же время счастливое и светлое время. Оно было детством, юностью, молодостью того поколения, к которому принадлежал мой отец. Его современники кипели энтузиазмом и смело смотрели в солнечное завтра. Но оно было и глубоко трагичным, так как надежды разбивались о чудовищные деяния «культа личности».
В предреволюционные годы, в середине 1920-х некоторые деятели искусств, в том числе и Александр Блок, еще верили в очистительную миссию революции, видели в ней стихийную силу, сметающую все на своем пути, в том числе затхлость и застой буржуазной обывательщины и мещанской морали. Мой отец в 1920-е годы мог сообщить в письме, что «его очень интересует такая вещь, как джаз-банд», что он «упивается работой над партитурой, насыщенной новейшими сложными гармониями», и мог, не боясь, назвать свою работу над ораторией «Коммунисты» «халтурой, которая так только и делается». Но прозрение наступило быстро, все иллюзии развеялись. Началось генеральное наступление пролетарских ассоциаций, созданных по указанию свыше, на культуру и искусство. Это делалось под знаменами пролетарской и партийной идеологии. Художник мог быть ошельмован, сослан, расстрелян только за то, что его музыка, картина, поэма или пьеса не вписывались в идеологическое понимание вождя. «Кремлевский горец с тараканьими усищами» начинал формулировать свой пресловутый метод соцреализма.
В наше время многие несведущие люди ассоциируют творчество композитора только с «культом личности» Сталина, считают его певцом сталинской эпохи. Помню, как в конце 1980-х, во время подготовки маленького юбилейного концерта в летнем театре Филевского парка, к организаторам вечера ворвались двое и стали угрожать, требуя отмены концерта. В 1990-е годы мне не раз приходилось выражать письменный протест в адрес журналов и телередакций, грубо искажавших облик композитора и по-хамски относящихся к его музыкальному наследию.
Перелистываю страницы архивных материалов, вчитываюсь в названия сочинений отца – их 329 (переданных в Центральный государственный архив города Москвы) плюс находящиеся в моем личном архиве. Двенадцать оперетт, свыше восьмидесяти пьес, 30 фильмов, произведения для фортепьяно, симфонического оркестра, джазового оркестра, струнных ансамблей, музыка обозрений, романсы и т. д. Ищу специальную, что можно как-то увязать с именем Сталина, с его «культом». Читаю названия: «Осень» – произведение для двух скрипок, «Незнакомка» Александра Блока, «Скорбная песня», «Драматический квартет № 1», «Вальс для симфонического оркестра», «Рапсодия на русские темы для симфонического оркестра»… Может быть, найду в разделе песен? Дальше читаю: «На разъезде», «Баллада о Москве» (слова Михаила Светлова), «Дальняя сторожка», «Хороша столица наша!», «Без меня никого не люби», «За здоровье советских людей» и т. д. и т. п. Есть! Нашел! «Песня о Сталине» – для трехголосого хора и фортепьяно (конец 1930-х годов, слова Михаила Июшкина). Вот еще! «Песня о Сталине» (1945 год, слова Сергея Васильева и Александра Коваленкова). «Песня о сталинском наркоме». Культовая?! 1939 год. Всё! Больше ничего не нашел! И это – культовый композитор?!
То, что отец был патриотом своей страны, несомненно. Он любил людей, воспевал любовь, дружбу, молодость. С этим он определился сразу, в самом начале своей творческой жизни. И не надо его винить за то, что он создатель двух песен-гимнов, которые наиболее полно выразили дух той эпохи: «Песни о Родине» и «Марша энтузиастов».
В книге повествуется о жизни, работе, увлечениях и любви композитора Исаака Дунаевского. Я очень хорошо помню отца, начиная с четырех лет. Более обаятельного, милого, отзывчивого человека в быту я не встречал. Меня он обожал, баловал. Когда возвращался вечером домой, не было случая, чтобы не приносил того, чему не радовалась бы моя детская душа.
Почему-то запомнился эпизод, когда мне не было и пяти лет и мы снимали две комнаты на Бородинской улице, 4, в Ленинграде. Отец принес пачку печенья, на которой было изображено сердце таким, каким его обычно рисуют. Я спросил, что изображено. Он посмотрел на меня внимательно и серьезно стал объяснять, что этот предмет есть у каждого человека, он находится в груди и называется сердцем. «Слышишь, как оно стучит? Без него жить нельзя! И оно все время работает, не отдыхая ни на миг! Стучит беспрерывно всю жизнь! И позволяет двигаться, работать, сочинять музыку и любить тебя, твою маму и всех близких». Тогда я осторожно поинтересовался: «Ну а если оно остановится?» Он вздохнул, опять серьезно посмотрел на меня и ответил: «Тогда этот человек умрет. Он не сможет дышать, двигаться, любить и сочинять музыку, и постепенно его забудут!» Вот этого я никак не мог понять и еще долго приставал со своими вопросами. Прошло столько лет, прошла почти вся моя жизнь. Сорок три года назад умер отец – у него остановилось сердце, 19 лет тому назад умерла от остановки сердца мама, а я все вспоминаю эту символическую сценку далекого детства над пачкой печенья.
Появилась, наконец, возможность высветить те безрадостные годы в жизни отца, которые мало кому известны: 1942–1944 и 1951–1952 годы. Во время поездки ансамбля песни и пляски Центрального дома железнодорожников по городам и весям страны (тогда он серьезно увлекся молодой, красивой женщиной – солисткой ансамбля Зоей Ивановной Пашковой) отец руководил художественной частью большого коллектива. Он много дирижировал в концертах, как правило, первым отделением, где в основном исполнялась его авторская музыка. Много времени уделял обработке песен и плясок народов мира, которые входили в репертуар второго отделения концертов. Вторым отделением дирижировали или его старый знакомый по Ленинграду Сергей Петрович Герчиков или Евгений Августович Кангер. В поездке он, естественно, отошел от работы в секретариате Союза композиторов, не был переизбран. Кипучая, творческая энергия Дунаевского, бившая через край в предвоенные годы, сменилась некоторым спадом, «творческим тормозом», как пишет сам композитор в одном из писем. Начались материальные трудности.
