Мы живём среди Тайны. Не космос, не вселенная, а именно Тайна, окружающая и пронизывающая нас, бесконечна и необъятна. Космиче-ское устройство мира является лишь одним витком её непостижимого лабиринта. Наверное, не самым главным витком. И куда важнее та глубина Тайны, к которой нам даёт прикоснуться вера.
Ещё Тайна своими таинственными способами соединяет нас друг с другом и с остальным миром. Хотя от нас тоже требуется немалое искусство, чтобы ощутить соединённость. Искусству соединения, Тайне, вере и другим тонким явлениям нашей жизни посвящена эта книга. И свободное трёхстишие, по-моему, тоже служит этому искусству, потому что способно улавливать самые тонкие жизненные связи.
Расположенность трёхстишия к передаче тех переживаний, которые относятся к нашей таинственной соединённости, подтверждается историей жанра. И творчеством великих японских мастеров хокку, и удивительной распро-странённостью его по всему миру (тоже соединительное дело), и главными для классического хокку мотивами (связь неба, земли и человека). Вот почему книга начинается с цикла, по-свящённого жанру трёхстишия.
В целом трёхстишия, представленные здесь, написаны в тот же период, что и большинство книг «Собрания свободных трёхстиший»: с 1972 по 1992 год. Но сейчас, глядя на эти книги, я всё лучше понимаю, в каких разных слоях жизни мы живём одновременно в каждый год, в каждый день, в каждый час. И при этом все эти слои слиты воедино. Такова одна из особенностей Тайны.
О том, какие возможности я вижу в этом жанре, можно было бы говорить снова и снова. Но у меня нет никакого желания (а может быть, и самой способности) выступать в роли литературоведа. Поэтому мне так дорог этот небольшой цикл, в котором трёхстишие присматривается само к себе. Присматривается странно – не делая выводов, многого не замечая, уделяя внимание каким-то совершенно побочным обстоятельствам. Что ж, это его стиль постижения…
Добавлю только, что все стихи здесь написаны в течение двух дней: 18—19 августа 1989 года.
* * *
Трёхстишие? Это стиль
приоткрывания сердца
и прислушивания к отзвукам.
* * *
Одухотворённая дыханием речь.
Слово на выдохе и на вдохе.
Вдох… взгляд… и выдох…
* * *
Одностишие задумчиво, как мысль йога.
Двойные строки озабочены друг другом.
Пятистишие – маленькая поэма.
* * *
Не верится в скАзанное.
Растеребить бы сердце,
приоткрыть несказАнное.
Освобождённый взгляд
парит – и падает на добычу
в мгновение ока.
* * *
Неслышный клич посылаю вперёд
и ловлю отклик —
или отклик ловит меня.
* * *
Красный лист винограда дрожит на ветру.
Шепчет: посмотри на меня, посмотри.
И я смотрю.
* * *
Три ступени к сути.
Слышишь? – три шага.
Три намёка, три догадки.
* * *
Слово любимой – навстречу моему.
И наша тишина, в которой
наперебой говорят глаза и губы.
* * *
Нежданный дождь,
и жара утонула – а мы
вздохнули небесной свежестью.
* * *
Нет цветка без запаха,
человека без тайны,
слова без музыки.
* * *
Цепкий взгляд, чуткий слух и тонкое обоняние —
лишь русла, по которым наречия мира
стекаются к сердцу.
* * *
Пусть звучат сказания и легенды.
Пусть формулы позванивают откровениями.
Поговорю-ка с травинкой у порога.
Удивление – это наше «здравствуй» Тайне. Если мы не умеем ей удивляться, значит в нас перегорело что-то главное, детское, радостное. Мне кажется, «Будьте как дети» означает, в частности, умение радостно удивляться. Маленькое, как ребёнок, трёхстишие помогает нам в этом. Или мы ему помогаем – своим вниманием к удивительному – встать на ноги?.. Но дело ведь не в нём самом, а в том, о чём оно нам будет рассказывать с тех пор, как слова соединились в нём нужным образом.
Стихи 1973—1992 годов.
* * *
Наше дело – пытаться.
Удачи —
это Божье благословение стараний.
Клочьями слезает прежняя шкура,
и сияющее существо
бежит от тех, кто привык к нему прежнему.1
* * *
Неужели этот невзрачненький —
тот, чьей палочке вчера на манеже
повиновалось обычное и необычное?
* * *
Юность – газированный возраст.
Каждый глоток щекочет горло
и опьяняет невесть чем.
* * *
Глубокое мерцание золотистого дна.
А когда-то здесь был тёплый островок
и прутиком на песке – вопросительные знаки…
* * *
В мире есть удивительнейшие вещи.
На каждом шагу – каким чудом
земля подхватывает ступающую ногу?..
Не бескрайние просторы – заросший сад.
Но столько цветущих уголков,
и запутанные тропинки – бесконечны.
* * *
Живопись – Великая Неподвижность.
Соты, наполненные
роем взглядов и движений.
* * *
Ветер, ветер, ветер!..
Движение слоев воздуха,
сдвигающее слои души.
* * *
Как мальчишка, играющий с весенним солнцем,
собираю лучики улыбчивой мудрости
в огненную точку – и?..
* * *
Выйдя из немоты, всё меньше различаю —
где молитва, где жизнь,
где жизнь, где ответ на молитву.
* * *
Сообразительность сына
радостнее собственных умозаключений,
проникновеннее премудростей мира.
* * *
Первый снег за окном.
Подарок с неба
к началу тридцать третьего года.
* * *
Пригрелся на весеннем пригорке.
Замер, пропитанный теплом и светом.
Теплом и светом сверху.
* * *
Не успеваешь привыкнуть
к переливчатому мгновению,
как оно взмахивает новыми крыльями.
* * *
Что мы слушаем,
когда слушаем музыку?
Кто ответит и как расслышать ответ?
* * *
Шелест-перешелест…
Ни одной травинке не позволено
открыть нам земную тайну.
* * *
Свет чуда – луч сверху,
необходимость невозможного…
Рядом с чудом зыбок любой закон.
Так и не написал в журнал «Природа»
На сухой плети пыльного плюща
расцвели невероятные соцветия,
отцвели – и тут же зацвели снова.
Грушевая башня весенней роскоши,
…иллионы белых цветов,
освещённых то луной, то солнцем.
* * *
Из-под снежной пороши дневных секунд
вдруг прорастает изумленное «вдруг»,
и слова стремятся друг другу навстречу.
* * *
Удивительнее всего на свете —
понимание.
Понимаешь?
* * *
Иду между капель и между секунд,
не намокая и не старея,
пока губы шепчут молитву.
