Сергей Баев, Елена Штайнер - Исповедь чемпионки

Зачем я написала эту книгу?

Во-первых, я писала её исключительно для себя. Хотелось ещё раз окунуться в своё далёкое детство, снова почувствовать неповторимые эмоции тридцатилетней давности, не оставляющие меня до сих.

Во-вторых, хотелось показать на своём примере, что нельзя сдаваться. Какую бы тяжёлую травму вы ни получили, необходимо верить в себя, бороться до конца. Это особенно важно понимать юным спортсменам, занимающимся сейчас спортивной акробатикой. Спортивная акробатика – один из самых травматических видов спорта, поэтому родители, отдавшие своих детей в этот вид спорта, должны отдавать себе отчёт об их будущем.

В-третьих, своей книгой я рассчитывала объяснить некоторым упёртым, безжалостным, настойчивым тренерам, что их подопечные – не спортивные рабы, а личности; пусть пока ещё маленькие, несовершеннолетние, и нельзя выжимать их как лимоны, а потом безжалостно выбрасывать. Не следует заставлять спортсменов, особенно молодых, тренироваться из-под палки, нельзя унижать их, противопоказано требовать от них невозможного. Такие горе-тренеры должны твёрдо уяснить, что любая травма – это не трагическая случайность, а подсознательная закономерность. Повреждение, а тем более тяжёлое, имеет, как правило, психологические основания, доминирующие над всеми остальными причинами.

В-четвёртых, не мешало бы дать оценку поступкам людей, сыгравшим свою роль в моей спортивной карьере и в жизни.

Я попыталась максимально честно поведать о том времени, когда серьёзно занималась спортом. В случае, если кто-то обнаружит некоторые неточности в изложении, то отнесите их на счёт моей забывчивости и некоторого художественного вымысла.

Даже если кто-нибудь найдёт себя в отрицательных персонажах, то знайте, что это моё личное мнение, которое я могу высказать в глаза любому.

Все действующие лица книги названы своими именами без каких-либо изменений.

В спортивной акробатике я абсолютно не смыслю ничего. Однако, психологические законы, по которым совершается взаимодействие тренера и его учеников в акробатике аналогичны для любых видов взаимоотношений.

Спортивная акробатика, как и любой другой вид деятельности, – это своеобразный срез общества. Какие проблемы в стране, такие проблемы и в спорте. Но если в социуме сложные взаимоотношения происходят между взрослыми людьми, то в спортивной акробатике одна сторона – дети до 17 лет, а другая – взрослые (тренеры, спортивные чиновники). То, как взрослый человек (тренер) сможет наладить контакт с ребёнком (спортсменом), скажется на дальнейшей детской судьбе.

Мне кажется, что данная исповедь именно, об этом. Интересно работалось над книгой с Еленой Александровной, которую я считаю легендарной советской акробаткой, сумевшей после серьёзной травмы вернуться в большой спорт. Надеюсь, эта книга – не последний наш совместный проект.

Уже пятый час мы с мужем, вконец измученные долгой тряской, мчимся на огромном междугородном автобусе из тихого Симферополя в шумный Донецк.

Сначала намеревались пуститься в путь поездом, но билетов не оказалось, и поэтому едем автобусом. Такое путешествие даже интереснее.

Ощущения от передвижения на дальние расстояния, без всякого сомнения, зависят от вида транспорта. Когда двигаешься на машине или автобусе, то кажется, что каждый пройденный километр запечатлевается в твоём мозгу, как на цветной видеоплёнке; не то, что – когда летишь на самолёте, или плывёшь на корабле.

Что говорить, поезд тоже не вызывает ощущения пройденного пространства, поскольку долго глядеть в окно просто невозможно, глаза утомляются от мелькания бесчисленных столбов, унылых деревень и однообразных деревьев.

Итак, мы следовали в город моего детства, мы ехали в Харцызск, находившийся всего в тридцати километрах от Донецка. Глазея по сторонам, лениво болтали – ни о чём, мельком дремали, потом снова болтали, и так по кругу. Автобус упорно наматывал километр за километром, а мысли мои с бешеной скоростью раскручивали назад клубок прошлого…

Уже 4 часа утра, глаза под наркозом песни шин слипаются; сна ещё нет, но ощущение реальности полностью потеряно. Психологи называют такое дремотное состояние трансом. Перед закрытыми глазами мелькают яркие картинки из далёкого детства, как слайды на экране…

Харцызск, ласковое лето, мне пять лет, я у бабули дома на бульваре Шевченко.

Окно кухни выходит во двор. Я расположилась на широком подоконнике вместе с горшком алоэ (это первый этаж) и беззаботно глазею в открытое окно.

Во дворе длинный ряд старых покосившихся сараев. Дверь бабушкиного сарая открыта настежь. В проёме двери присел на корточки мой дед Иван и возится со старым велосипедом. Я внимательно наблюдаю за ним.

– Дедуля, щё ты робишь?

– А, Алёнка, щё просто так дывишься? Иди сюды, помогай!

Я пулей вылетаю во двор и начинаю по мере сил помогать дедуле монтировать велик с моторчиком. Помощь заключается в том, что я подаю ему какую-нибудь гаечку или винтик.

Дед всегда хотел внука, поэтому воспитывал меня, как пацана. А когда мне исполнилось лет пять-шесть, дед учил меня драться.

– Если кто-нибудь тебя обидит, сразу бей в лоб. Заступайся за слабых и младших, – говорил мой дедуля, покуривая самокрутку, – Жалей кошек и собак, да и вообще любую животину, они ведь не могут всяким гадам ответить.

Так, в общем, я и поступала всю жизнь!

Глаза с трудом разлипаются. Изменённое состояние сознания медленно улетучивается, как утренний туман. Ещё темно. Мы подъезжаем к какому-то одноэтажному небольшому городку. А, вот теперь вижу, на маленьком автовокзальчике вывеска «Джанкой».

Можно, наконец, вывалиться из надоевшего автобуса, размять затёкшие ноги и выкурить желанную сигарету. Украинская ночь встречает нас зябкой прохладой, трескотнёй неугомонных сверчков и приглушённым тявканьем разбуженных дворовых собак. Сентябрьский озноб загоняет нас назад в тёплый, родной, комфортабельный автобус, в коем мы живём уже шестой час. Здесь уютно и хорошо, вот так каталась бы всю жизнь!

Водитель ставит кассету, и по внутреннему пространству салона разливается мелодичный наркоз «Океана Эльзы». Некоторое время я наслаждаюсь звучанием настоящего украинского языка и вкрадчивым, мягким тембром Славы Вакарчука: «…Я не сдамся без бою…».

Глаза опять непроизвольно закрываются, и последнее, что я замечаю, цифры на больших электронных часах – 5:17.