31 декабря
Дима
– Бабуль, может скорую?
Мария Федоровна была непреклонна. Зря, что ли, она с утра прикидывалась больной, пытаясь заманить любимого внука к себе в Калиновку? Зря кряхтела в трубку, жалуясь на сердце? Зря посадила голос, жалуясь на хрипоту?
А куда теперь деть налепленные собственными руками четыре сотни пельменей? Им с дедом Веней столько до весны не съесть. Это вам не роллы заморские лопать, это настоящие русские пельмени размером с кулак! К тому же, в холодильнике ждали своего часа три литра хреновой заправы и целая батарея солений, что тоже не шутки.
– Знаю я эту скорую! – Поправив спортивный костюм от Гуччи, возмутилась она. – В прошлом году аккурат после курантов вызывала. Приехал какой-то пьяненький очкарик – еле на ногах стоит. Икнул, сделал укол магнезии в диван, вежливо попрощался и, покачиваясь, ушел. Вот такая, ёшкин кот, медицина! Нет уж, внучек, давай-ка приезжай. – И безапелляционно: – Жду.
Не дожидаясь ответа, она скинула звонок. Сунула айфон в карман и вернулась за компьютер: Контр Страйк сам себя не поиграет.
Старушка уже свору злобных пекинесов на сетевых пострелушках съела и совершенно точно знала, что с ней команда вытянет даже почти проигранный бой.
– Всё. Хана вам, засранцы! – С криком выбежала она из укрытия, моча гадов сразу с двух стволов.
Героический боевик с позывным «Мара» была коварна, дьявольски хитра, героически бесстрашна и совершенно безбашенна.
– Сюрпрайзмазафака! – Бросая гранату и падая на пыльный пиксельный асфальт, засмеялась она.
Анна
– Хр-р! – Вздрогнув от собственного храпа, проснулась Солнцева.
Впервые за прошедший год она уснула. Не так, чтобы лежать с закрытыми глазами в любой неудобной позе и слышать все, что происходит вокруг. А по-настоящему. Со сновидениями, с почти блаженным умиротворением и слюнями ровным слоем размазанными по подушке.
– А? – Первым делом молодая мать нашла глазами своего карапуза.
Суриков-младший мирно посапывал рядом с ней, придерживая своей крохотной ручонкой край воротника материнской пижамы – вероятно, чтобы не сбежала. Но она и не планировала.
Куда там: казалось, с момента рождения маленького Димки они срослись в единое целое. К тому же, девушка уже приноровилась и прибираться с розовощеким бутузом на руках, и мыть с ним полы, и чистить картошку, и даже обедать. Ах, да – в туалет он ее одну тоже не отпускал: мало ли что. Подползал к двери ванной комнаты, стучал ладошкой и звонко ныл:
– Мама-а-а-а!
Вот и вчера с вечера у него начал резаться зуб. Слюны во рту у малыша скопилось столько, что она стекала наружу, пачкая одну за другой кофточки, поэтому срочно пришлось заводить новую стирку.
И пытаясь унять зуд в воспаленных деснах, Димка чесал их обо все, что попадалось под руку, даже охлажденные прорезыватели не спасали. А уже ночью недомогания ребенка стали настолько невыносимыми, что он решил отомстить за них и материнским нервам и ее же многострадальной груди.
Поэтому после прошедшей в плясках с бубном и Дмитрием Павловичем на руках ночи Анна Солнцева чувствовала себя не лучше героя ДиКаприо в фильме «Выживший». Впрочем, и выглядела она соответствующе: мятое лицо, всклокоченные волосы, выпученные красные глаза.
Потому и не удивительно, что порядочно умаявшись, бедная молодая мамаша отключилась под утро на диване прямо с сыном на руках.
Девушка профессионально, как сапер с многолетним опытом – резко, но быстро, выдернула из-под сына руку и осторожно встала. Вышла на цыпочках из комнаты.
– Лена Викторовна? – Удивилась она, войдя на кухню.
Думала, что Пашка после бессонной ночи не поехал на важную запись в студию и решил остаться с ними дома. И уж никак не ожидала застать свекровь, хозяйничающую у своей плиты.
– Доброе утро, Анечка. – Улыбнулась женщина. – Я вот овощи варю на салат. Мяса купила на рынке. Свежего… Пашка звонил, сказал, что Димка всю ночь хныкал, и некогда тебе будет маяться. Попросил помочь. Вот.
– Ох… – Девушка смущенно поправила гнездо, в которое превратилась ее прическа. – Спасибо…
– Ты садись, – Пашкина мать поставила перед ней тарелку с овсяной кашей. – Завтракай, и бегом в душ. – Налила в кружку заварки и кипятка. Молниеносно соорудила бутерброд с маслом и сыром. – Кстати, я тебя записала на 14.00 в салон красоты. Сходишь, перышки почистишь. – Женщина неловко пожала плечами: – И знаешь, что? Вечером я с Димулькой посижу, а вы с Пашкой сходите куда-нибудь. Ладно? А то ты совсем не отдыхаешь. Да и вдвоем вам, наверное, хочется побыть, да?
– Святая вы женщина! – Аня решительно подошла и сгребла любимую свекровь в охапку.
Ей все еще казалось, что она спит. Ну, не могло ей так повезти! Да еще и под Новый Год!
Джон
Лондон к празднику опять удивил. Нет, не ясным небом – то все еще было затянуто серыми тучами. А противным мелким дождем, накрапывающим с утра по мостовой.
Да и настроение было хуже некуда. Та девушка, при воспоминании о которой сердце болезненно сжималось, пропала почти сразу после Рождества. Она не отвечала на звонки, игнорировала его сообщения, не выходила в сеть. «Наверное, на нее так подействовало семейное торжество, – думал британец. – Я слишком рано познакомил ее со своей семьей. Это было ошибкой. Она испугалась моего натиска и сбежала».
И он в который раз ругал себя за необдуманный шаг, за излишнюю импульсивность, которая была виной всех его поступков, касающихся этой девушки. Просто Джон с первого дня понял: она – та самая. И ни минуты в этом не сомневался. До этого момента.
– В центре города сегодня будет фейерверк. – Как бы невзначай, заметил Калвин, развалившись в кресле на колесиках и лениво вытянув ноги. – Не хочешь смотаться?
Джон бросил скептический взгляд на окно.
– Не знаю.
Со стороны моста Ватерлоо колесо обозрения смотрелось абсолютно плоским и напоминало полоску, так как стояло к ним боком. Он вспомнил прошлогоднее столпотворение вдоль Темзы: шум, горы мусора, пьяных людей, плотный дым, и даже переливающееся всеми цветами радуги LondonEye[1] не прельщало его теперь к участию в этом скучнейшнем действии.
– Нет. – Мотнул головой. – Не хочу. – Он выключил аппаратуру и решительно встал. – Пожалуй, лучше высплюсь. Это полезнее для дела.
– Слушай, брат, не расстраивайся. – Калвину очень хотелось подбодрить друга. – Ты сам знал, на что идешь, когда выбирал этот путь. Ты ведь не идешь просто за славой и деньгами, ты делаешь гораздо более важное дело! Просто смирись, что твоя музыка не для всех. Люди привыкли потреблять простое: лучше всего, если им разжуют и положат в рот. Хочешь, запишем тебе что-то коммерческое? Тыц, тыц, тыц. Такое послезавтра и не вспомнят, зато срубишь денег – сразу и много.
