Знакомые запахи и звуки врывались во все чувства. Всем своим естеством, виденьем, я ощущала — это Земля! Только... теперь-то зачем? Вернулась... Спаслась... Ещё мгновение и, выбив кинжал из рук, они потащили бы меня по склону обратно к рыбачьей сторожке. Живо представилось, как захлёбываясь слезами, стоя под струями дождя, умоляю не делать со мной этого, и каждый раз вздрагиваю, когда с меня срывают то украшение, то какую-то из кожаных лат. Вот падает в грязь разорванное платье, меня заставляют стать на колени и упирают лицом в песок. Как корчусь и стенаю под раскалённым железом, кусаю распухшие от побоев губы, бессильно наблюдая, как бранятся мои насильники, как спорят об очерёдности, как рубят на куски и делят мой золотой пояс. Там, у рыбачьей сторожки, я сделалась бы рабыней, быть может, навсегда... и там, в том мире, остался Риг, и тоже навсегда... Здесь же я давно чужая... Для чего мне этот мир и даже свобода без любимого?
Подкашивались ноги... Я присела на траву, мягкую и такую родную. Где-то над ухом застрекотал кузнечик. Наверно следовало закричать, безумно запрыгать от радости, только всё больше щемило сердце, а на душе скребли взбесившиеся кошки, даже не кошки — настоящие пантеры.
Солнце всё сильнее припекало сквозь плотную ткань накидки, здесь куда жарче. Я стащила её с себя, и, утирая слезы, на четвереньках вползла под тень раскидистой акации. Что это за страна? Под монотонный крик муэдзина прохладный ветерок вздымал опавшую листву. Здесь тоже осень... Судя по Солнцу, — где-то вторая половина дня.
Тяжело дыша, я опасливо вскарабкалась на край утёса. Только бы не поскользнуться и не упасть, мокро от брызг сбегающего в пропасть водяного потока. Подо мной — белоснежный купол мечети высоким стержнем минарета будто подпирает затянутое лёгкой дымкой бездонно-голубое небо. Всё же не моё оно, чужое. Внизу, в долине, раскиданы одинаковые, отсюда словно игрушечные, квадратные домики аула. Ближе ко мне сбегает бурлящий водяной поток. Внезапно закружилась голова, словно не достаёт воздуха, но дышалось легко и непринуждённо. А разве такое обычно не высоко в горах?
Стоило ли идти в селение к людям? Я подтянула наручи, помяла твёрдую кожу нагрудника, стянув толстую перчатку, провела пальцами по бархату платья — если снять латы, спрятать под одеждой украшения, то буду выглядеть не такой уж и белой вороной.
Решив пока не разоблачаться, я плотнее завернулась в накидку, и стала спускаться, придерживаясь то за ветви низкорослого кустарника, то за острые камни, подошвы ботфорт съезжали по разбухшему от влаги склону.
Уже внизу, протянула к водопаду руки и ледяные кристально прозрачные капли буквально обожгли мои ладони. Сбрызнув лицо, оскальзываясь на камнях, я побрела вдоль русла то ли большого ручья, то ли маленькой речушки, даже не знаю, как правильно назвать, и неожиданно вышла на утрамбованную многочисленными путниками тропинку. Слева осталась неглубокая заводь. Сюда, судя по подсохшим отпечаткам босых ножек, ходят женщины за водой, как ни странно, здесь нет ни одного мужского следа. Вздохнув, я свернула направо, там аул и, возможно, моя новая судьба.
Шла недолго, и под склон, только стук сердца, как гудящий набат, то и дело отдавался в висках. Оно-то понятно, высоко в горах, вот с непривычки — и такие ватные ноги. Я остановилась... пошатнулась... и услышала шаги... Тут бы спрятаться, присесть за ближайший куст. Только всё помутнело в глазах, и даже не поняла, как оказалась на коленях, не совсем чтоб без сознания, но в самом неприглядном положении: хватала ртом воздух словно вытянутая на берег рыба и ничего поделать не могла.
Волоча по раскисшей глине подолы чёрных платьев, мне на встречу шли четыре женщины с высокими длинногорлыми кувшинами на плечах. Худенькие они какие-то, затурканные и невзрачные... Женщины в смысле... Впереди та, что постарше, откинутая чадра приоткрывает её смуглое лицо чуть настороженное и усталое. Что же... Привет стране традиционного ислама!
Моих сил только и осталось, чтоб словно покрывало набросить на голову часть накидки, да успеть поплотнее запахнуться. Под ней душно, жарко и не слишком удобно — зато не рассмотреть ни лат, ни отороченного горностаем пурпурного платья.
Всё ближе и ближе размеренные шажки...
Удивлённо вскрикнув, старшая женщина опустила на землю кувшин, чуть ли не разбивая его. Ну уж конечно, чего я ещё хотела? Моя бежевая с золотой вышивкой накидка производит здесь слишком уж яркое впечатление.
Похоже, они сейчас испугаются, развернутся и убегут... Я торопливо сдвинула накидку с глаз и как можно добродушнее растянула щёки в улыбке.
— С-салям алейкум... — ошалело вырвалось из меня. К счастью, благодаря фильмам из прежней жизни лишь только и знала, что это. Изумление на лице первой женщины постепенно сменялось любопытством.
— Ва-алейкуму ас-салям, — как-то растерянно отозвалась она, давая понять ответной улыбкой, что моё приветствие не такое уж и верное.
Ну и пусть знает, что я не здешняя. Зато меня уже не боятся. Даже наоборот, желая помочь встать, старшая решилась протянуть мне руку.
Покачав в ответ головой, я неуверенно поднялась сама.
Прикрывая половину лица, чуть придерживая затрепавшее на ветру покрывало, старшая женщина задала какой-то вопрос, и я непонятливо пожала плечами.
«А ты понимаешь меня?» — спросила уже у неё, и про себя чертыхнулась, что, перенервничав, произнесла это на языке мира Тёмного повелителя.
В свой черёд она озадачено вздёрнула брови и непонятливо качнула головой.
Исправляя ошибку, я пересказала тот же вопрос, начиная со своего родного языка и заканчивая древнеэльфийским; и, к сожалению, быстро убедилась, что ни одна из женщин, по-видимому, ничем кроме местного наречия не владеет. Они не знали даже английского, и хоть по его изучению и за моими плечами была лишь программа средней школы, но языки всегда оставались моим коньком, поэтому понимать и хоть что-то говорить по-английски у меня не так и плохо получалось.
Пока младшие женщины, ну совсем ещё девочки-подростки, наполняли кувшины, старшая пыталась разобрать мою беспорядочную жестикуляцию, собственно, как и я её. Не уверенна, правильно ли я поняла, но, похоже, она предлагала сопроводить меня то ли к своему отцу, то ли мужу, а он вроде бы немного знает английский.
А собственно чего я теряюсь? Чего боюсь? Хуже чем в мире Тёмного повелителя уже не будет... И со вздохом кивнув в ответ, я терпеливо дождалась, когда женщины взгромоздят такие большие и тяжёлые кувшины на свои худенькие плечи, и неуверенно пристроилась позади.
Вблизи аул, иначе его и не назвать, оказалось не таким уж и большим, как виделось сверху. Гордиться тут могли разве что единственной достопримечательностью, той самой мечетью, судя по каменной кладке, достаточно старой. Не глядя по сторонам, женщины торопливо прошли мимо её изъеденных временем облупившихся стен. Муэдзин уже не кричал, здесь никого не было, и как для меня, так это к лучшему, всё же поменьше любопытных глаз.
