1. Пролог
Прошлое.
– Паш, ты мне изменяешь? У тебя что-то с Лариской было?
Я смотрела на мужа, быстро и с аппетитом, поглощающего ужин. С тренировок он всегда приходил жутко голодным. Сегодня у него был длинный и тяжёлый день. Университет, тренировка и потом... библиотека. Так он сказал, когда поздно вернулся домой. Подготовка к защите диплома.
Раньше у меня и мыслей не было сомневаться в его словах, но сегодня всё изменилось.
Пашка оторвался от тарелки и медленно поднял на меня глаза. На долю секунды в них промелькнуло смятение, но муж быстро взял себя в руки и беззаботно улыбнулся.
– Ты чего, Юла? Что придумала?
– Я видела вас сегодня. – я замолчала, пытаясь проглотить вязкий ком в горле. – На трамвайной остановке. Вы целовались как...как...
Как объяснить, что их поцелуй не был похож на случайный или просто дружеский чмок в щёку? Так целуются люди, которые спят друг с другом. Люди, у которых уже был секс.
– У вас с ней было?
Пашино лицо закаменело. Он окинул меня с ног до головы изучающим взглядом, словно оценивал какой урон мне могут нанести его слова. Выдержу ли я удар, не сломает ли меня его признание.
В его глазах я уже видела ответ, и от понимания неизбежной катастрофы сердце сжалось в крошечный комочек и билось где-то в районе горла, мешая дышать. Я хватала воздух ртом и пыталась не заплакать.
Нет, нет! Скажи мне что-то, что успокоит меня. Соври. Улыбнись своей волшебной улыбкой и сведи разговор к шутке. Убеди, что у нас всё в порядке! Не бей! Но он ударил:
– Ну, было. – с досадой сказал, как выплюнул Паша и отвёл взгляд, словно ему неприятно было смотреть на мою жалкую улыбку. – Было, Юла. А чего ты ждала?
Я уже ничего не ждала. Только дрожала всем телом и пыталась дышать. В эту самую минуту, во мне, корчась и плача, мучительно умирала наивная, романтичная девочка, которая до последнего верила в наше с ним "они жили долго и счастливо и умерли в один день".
Вот оно. Случилось. То, о чём меня предупреждали мамины подруги: "Ох, Юлька, красивый муж – чужой мужик. Всю жизнь на него бабы будут вешаться, и рано или поздно он от тебя загуляет".
То, о чём говорила мама, удручённо качая головой: "Не по себе ты парня выбрала Юля. Чем тебе наши ребята не нравятся? Ты обычная, а Павел твой слишком красивый, да и не простой".
Я непроизвольно прижала ладонь к горлу, пытаясь удержать рвущееся из него вместе с рыданиями сердце.
Всё, чего мне хотелось в этот момент, это кинутся к мужу, прижаться к широкой твёрдой груди, спрятаться на ней от боли и отчаяния. Чтобы обнял, успокоил, утешил, как было всегда до сегодняшнего дня. Сегодня он был моим палачом. Убийцей, во взгляде которого, почему-то сквозило сочувствие и сожаление. Кажется, что уже и сам был не рад, тому что сказал.
– Юла... – Пашка резко встал из-за стола и шагнул ко мне, но я предупреждающе выставила вперёд дрожащую руку. Не надо! Если он прикоснётся ко мне сейчас, я сорвусь в истерику, разрыдаюсь. А мне нельзя. Я уже слышу, как в соседней комнате проснулся сынок и лепечет что-то в своей кроватке. Не хочу напугать его.
2. Глава 1
– Лё-ляя, вставай.
Мама снилась мне так редко, что я уже стала забывать её голос. Такие сны я хранила в памяти как драгоценные жемчужины в хрустальной шкатулке.
Зажмурилась покрепче, пытаясь сохранить такой долгожданный сон про маму, но кто-то откинул одеяло с моих ног и ласково пощекотал ступню.
– Лёляяя, просыпайся.
Так будила меня только мама в моих далёких детстве и юности. И я, как тогда подсунула под ласковые пальцы вторую ногу – ещё эту пощекочи.
И Лёлей меня тоже называла только мама. Я давно уже не Лёля, и не Юла, и даже не Юля, для всех я Юлия Владимировна Бордова.
Пытаясь удержать сон, я замерла, наслаждаясь давно забытой лаской. И только когда кто-то похлопал меня по попе, накрытой одеялом и маминым голосом сказал:
– Лёлька, просыпайся, я не хочу из-за тебя опаздывать. – я распахнула глаза и осторожно повернула голову в сторону говорящего.
И увидела маму! Маму, выходящую из спальни. Не из той, в которой просыпаюсь все последние годы, а из моей девичьей, в нашей старой квартире, в которой я жила с мамой до моего замужества.
– Подъём, подъём, – уже более строгим голосом сказала мама, обернувшись в двери, – позавтракать не успеешь, опять голодная пойдёшь.
Она вышла из комнаты, а я, озираясь, села на кровати.
Ну надо же, какой чёткий и ясный сон! Вокруг всё такое родное, знакомое, но с годами подзабытое. Моя односпальная кровать, трельяж, полированный трёхстворчатый шкаф, письменный стол у окна. На стене над столом, вырванный из какого-то журнала, портрет улыбающегося Карела Готта.
На полу длинная сиреневая дорожка с жёлтыми полосами по краям – ужасы советского прошлого. Вязаная кофточка на спинке стула. Я уже давно забыла о её существовании, некоторые вещи совершенно стёрлись из памяти, а ведь я её, когда-то, так любила.
Пощупала рукой подушку – перьевая. Я такими уже много лет не пользуюсь. Проклятая аллергия на пух и перо. А в юности спала и ничего. Белоснежное, накрахмаленное постельное бельё, из квадратного проема пододеяльника видно атласное ватное одеяло. Под ним было так уютно и тепло спать!
Так странно! Я будто спала и не спала одновременно. Слишком много деталей, вещей из моей молодости, давно позабытых. На письменном столе старая настольная лампа, железная и ужасно тяжёлая. Деревянная карандашница, расписанная под хохлому. Всё такое близкое и в то же время далёкое. Оставшееся в счастливом и безмятежном прошлом.
Я осторожно, стараясь не спугнуть то ли сон, то ли явь, откинула одеяло и встала босыми ногами на холодный пол. На цыпочках подошла к окну и, отодвинув тюль, посмотрела на улицу.
Густая, пышная крона старого тополя привычно загораживал весь вид из окна. Так было всегда, сколько я себя помнила. Только зимой, сквозь голые ветки можно было увидеть дом напротив, и идущих по тротуару людей. Сейчас тополь зеленел молодыми, глянцевыми листочками.
Я погладила пальцами поверхность стола, потрогала карандаши в карандашнице, они ответили деревянным перестуком, как коклюшки для плетения кружева.
Подошла к трельяжу, чтобы понюхать стоящие на нём флакончики с духами и вспомнить стёршиеся из памяти ароматы. Бросила взгляд в зеркало и обомлела!
Я смотрела на себя молодую, совсем девчонку, и не могла отвести глаз. Гладкая кожа, чёткий овал лица, растрёпанная после сна длинная коса. Протянула к зеркалу руку, чтобы прикоснуться к отображению, и встретилась с ним пальцами на границе прохладного и гладкого стекла.
В зеркале однозначно отражалась я. Потрогала руками своё лицо – кожа на щеках упругая и гладенькая. Отражение, вторя мне, тоже погладило себя по лицу.