Свет выключили. Уже минут как сорок во всём доме стоит темнота, и, как следствие, тишина, ведь и лифт не работает, и электроприборы в соседних квартирах молчат. Кажется, весь дом вымер, но только не улицы Нью-Амстердама, пусть и освещённые лишь одними автомобильными фарами. Вероятно, произошла какая-то крупная авария, раз здания не освещаются, а уличные фонари не горят. Телефонная линия, не зависящая от электричества, занята, видимо, многие сейчас звонят на станцию узнать, что случилось. Однако и в темноте жизнь большого города продолжает идти своим чередом, и люди всё также спешат кто куда по своим делам в этот вечерний час.
Я стою у окна, наблюдая за строгими силуэтами вышагивающих по тротуарам прохожих и за движением расплывчатых и неясных в свете фар машин. Я, однако, рад грянувшей так внезапно темноте. Непредусмотренный отдых. Жаль, такого не случалось в прошлом, когда работа в оркестре ресторана «Золотой век» отнимала у меня большую часть дня. Теперь же, играя, где придётся, но подолгу просиживая без работы, я имею долгие часы досуга, не зная, чем занять себя, и предаваясь постоянной меланхолии. С возрастом понимаешь, что время ускоряет свой ход, несётся всё быстрее и быстрее к концу жизни, и долгие часы ожидания для тебя проходят уже не так, как в юности. Томление больше не является таким невыносимым.
Когда-то я думал, что стану известным музыкантом и покорю лучшие сцены мира и сердца первых красавиц, но четыре года назад осознал, что игра моя посредственна, что я не блещу талантом, владея лишь виртуозностью хорошей школы, но не чувственностью и подлинным пониманием музыки, а группы, в которых я подвизался, оркестры, в которых работал, никогда не станут знамениты на всю страну и, тем более, не прославятся на весь мир. Осознав свои возможности, я понял, что для меня нет будущего, и дальнейшая безвестность стала пугать меня, в голову лезло всякое. В такие моменты только выпивка помогала найти забвение и отгоняла философские думы, которые так некстати взялись меня мучить. Постигнув собственное ничтожество, я стал скатываться всё ниже, спиваясь. Меня выгнали с последнего места работы, подружка, на которой я собирался жениться, назвала меня никчёмностью и сбежала. Я остался один в этой просторной квартире в роскошном доме, и почти каждый вечер, который я провожу не вне этих стен, компанию мне составляет бутылка виски или джина. Да, крепкий джин теперь мой единственный верный и неизменный товарищ, друг всех моих горестей.
Вот почему в тридцать четыре года я чувствую себя так, будто нахожусь на закате своей жизни.
Если бы не автомобильные фары, воцарилась бы полная темнота. Интересно, спешили бы и дальше тогда люди по своим делам? Что же должно произойти, чтобы жизнь крупного города прервалась хотя бы на несколько минут?
Окна этой комнаты выходят на оживлённое авеню. Я не имею привычки наблюдать за незнакомцами или вмешиваться в чужие жизни, но в данный момент только этим занятием могу скрасить минуты неопределённости.
Дом наш располагается почти в центре города. Два квартала отделяют его от Центрального вокзала, но не поэтому он считается элитным. В каждой квартире несколько просторных комнат с высокими потолками и шикарной ванной, в каждом подъезде два лифта и широкая мраморная лестница, ступени которой устилает ковёр; круглосуточно дежурит швейцар у парадного крыльца, он готов оказать жильцам любую услугу, благоустроенная территория внутреннего двора, куда нет входа посторонним, подземный гараж – мне повезло, что в молодости я решил осесть именно здесь и у меня хватило средств на покупку именно этой квартиры. По крайней мере, мне никогда не приходилось стыдиться своей крыши над головой.
Такси останавливается у входа. Я заинтересован. Кто прибыл к нам в этот час? Вижу, что выходит роскошная молодая женщина. Роскошная, несомненно, потому что на ней дорогое пальто, облегающая юбка, ажурные колготки и полусапожки на шпильках, а в руках небольшая сумочка (ныне подобные опять в моде). Она расплачивается, и фары мимолётно освещают её лицо. Я узнаю в очаровательной особе Рози Корину. Она моя соседка. Её квартира этажом ниже, прямо под моей.
Я знаю её уже десять лет. Она поселилась в квартире своего дяди сразу как переехала в Нью-Амстердам из какого-то захудалого городишки на Среднем Западе. Говоря, что знаю её, я имею в виду то, что её развращение происходило на моих глазах. На самом же деле мы редко общаемся, в основном, здороваемся да обмениваемся ничего незначащими фразами о погоде или работе, сталкиваясь на лестнице, в лифте или вестибюле. Она не из тех, кто заинтересуется таким как я, хотя однажды мне пришлось кое-что сделать для неё по настойчивой просьбе её дяди. Некогда меня и Акселя связывали приятельские отношения, но через несколько лет после приезда его племянницы наши пути окончательно разошлись. Я один из немногих, если не единственный, кто подозревает, какие именно отношения связывают их. И отдалился я от Акселя, когда узнал, что только благодаря его стараниям Рози превратилась из милой скромной девушки в порочную развратницу.
Оба они работают в кабаре «Дивная пташка». Он – конферансье, а она – певичкой. Безусловно, они очень талантливая пара, а их совместные номера прославили это заведение на весь мир. О «Дивной пташке» ныне считает необходимым упомянуть каждый путеводитель. Многие туристы из разных городов и стран приезжают в Нью-Амстердам не только ради самого города, но и специально, чтобы увидеть Рози Корину и Акселя Дюшенталя, услышать её трогающие до глубины души песни, оценить его виртуозные, ни с чем не сравнимые ужимки. Заглавная песня, настоящая жемчужина, открывающая шоу, не сходит с подмостков кабаре вот уже восемь лет.
Однако об их личной жизни слагают такие легенды, что популярность подобных слухов даже затмевает славу их артистических талантов. Аксель, сколько я его знал, всегда был бабником и распутником, и сплетням о нём я не придаю большого значения, тем более что лишь я один подозреваю, нет, почти уверен, в каком качестве он использует собственную племянницу. К Рози же я испытываю искреннюю симпатию с первых дней её появления в нашем доме, и мне неприятно узнавать о ней всё новые факты, порочащие её имя в ещё худшем свете, и видеть, как с каждым годом она позволяет себе всё большие непристойности. Ведь её считают даже более развратной, чем Акселя. Людская молва приписала ей все качества любительницы собственного пола, она была замешана в нескольких грандиозных скандалах, связанных с одним пикантным домом свиданий, и в кабаре знают, что она игнорирует мужское внимание, насколько это вообще позволяет её профессия. Я не понимаю, почему Рози терпит всё это, как может так спокойно относиться к подобным пересудам. Как ко всяким прочим деятелям сцены, подобное, конечно, только привлекает к их персонам внимание и увеличивает доходы кабаре. Все спешат поглазеть на главную развратницу города, не ведающую о морали и пренебрегающую приличиями, и на мужчину, чьи похождения сравнивают с нравами древнеегипетского фараона, обладателя трёх тысяч прелестных рабынь.
