Мы долетели! Ура! Мы долетели… Ранним вечером, когда все становится золотистым, мы, уставшие и довольные, шли по тротуару верхнего Бродвея, и нам казалось, что впереди только счастье. Таможенники не попросили нас выбросить недоеденные московские бутерброды и не произнесли знаменитую фразу «вэлком то Юнайтет Стэйтс». Листая мой паспорт, парень с проколотой бровью уточнил, кем я собираюсь работать. Я принялся было что-то бубнить на ломаном английском, но парень отмахнулся и поставил штамп. Проникновение в великую страну осуществилось не по законам, усвоенным из кино. Впрочем, это не отразилось на всем остальном. Остальное напоминало кинофильм.
По улицам разгуливали здоровенные негры в красных бейсболках и майках на вырост. Уж не знаю, выросли они или нет, вряд ли. Перекормленные цветные подростки, выжившие в школьных перестрелках, выгуливали своих деток. За стеклами кафе восседали бабушки и прабабушки этих негров, в розовых шляпах, и чинно пили кофе, недоброжелательно поглядывая на белых ровесниц, случайно забредших за соседний столик. Повсюду сновали черные; черные желтоватые, черные шоколадные, иссиня-черные и черные-пречерные. В общем, на любой вкус.
Навстречу неслись велосипедисты всех рас и цветов. Тихо скользили роскошные автомобили. То и дело с гнусавыми воплями сирены проезжала пожарная машина, мигающая разноцветными огнями, словно елочная гирлянда. Пожаров при этом нигде видно не было. Повсюду виляли аппетитные дамские попки, то прикрытые легчайшими тканями, то обтянутые напористыми джинсами. Швейцары в фуражках мыли тротуары возле парадных. За витринами сверкающих магазинов мелькали красавицы продавщицы, так и искушающие вас отдать им все до последнего цента. В первые дни мы старались поспевать в ногу с этим гигантским городом, а заодно жадно пожирали глазами все вокруг.
Мы – это я и Юкку. По правилам имя «Юкку» не склоняется, но все русские, и я тоже, склоняем его, как хотим. Я зову друга то Юкка, то Юк. Нам обоим стукнуло двадцать один, и мы впервые оказались в Соединенных Штатах. Мы были студентами, и каждый имел свои виды на Америку. Хозяйственный Юкка планировал заработать на новые зубы для своей матери-эстонки, я же приехал без конкретной финансовой цели. Деньги мне, конечно, не помешали бы, но на что их тратить, я тогда не знал.
Юкка – мускулистый блондин. Девчонкам всегда нравился его пресс, чему я тайно завидовал. Он никогда не качался, а пресс имел, как в журналах. Я же выжимал из себя все соки изнурительными упражнениями, но такого пресса добиться не мог. Юкка обладал манерой сосредоточенно курить, как человек, имеющий четкий жизненный план. Я не курил и планов никаких не имел не то что на жизнь, но даже на следующий день.
Я – коротко стриженный шатен, выше среднего роста, с походкой и видом бездельника, несмотря на то, что отец полковник в отставке. Одевались мы так: я в оранжевый комбинезон на голое тело, Юкка – в черные ботинки и шорты.
Меня застали врасплох две вещи, первая относилась к языку. Местные бомжи и собаки понимают английский. В России я не видел ни одного бездомного забулдыги, свободно болтающего на языке Фитцджеральда и Кеннеди. О наших собаках и говорить не приходится. В Нью-Йорке же бездомные юродивые плели что-то по-английски, а псы реагировали на команды, которых я не понимал. Такой вот это англоязычный город, Нью-Йорк.
Вторым пунктом моего удивления стал повсеместный прием и выдача бумажных долларов абсолютно непотребного вида. Доллары мятые, грязные и побывали бог знает в каких руках. По привычке я отпирался, когда, расплачиваясь хрустящими московскими сотнями, на сдачу получал комки измятых подтиралок.
– У меня же их нигде не примут, ребята! – Кассирши смотрели на меня большими глазами, явно не понимая смысла этих слов. Полагаю, меня принимали за обкурившегося идиота. Но я не виноват. У нас ведь как: если зеленая бумажка не только что с печатного станка, дамочки в обменниках начинают презрительно фыркать и бурчать про комиссионные. Или, что еще хуже, отсылают в какое-нибудь захолустное отделение Сбербанка, где вас обложат штрафами и сделают большое одолжение, обменяв на рубли «эту рвань».
Постепенно я привык. Англоговорящие бомжары и псы перестали шокировать, а баксы я стал лихо распихивать по карманам, не заботясь об их, баксовом, лоске.
Нашу поездку устроило агентство «Хочешь разбогатеть – спроси меня как!». Они занимались отправкой студентов на летние заработки в Штаты. В первую ночь нас разместили в чистеньком хостеле возле Колумбийского университета. Я проснулся часа в два и уже не мог заснуть, давала о себе знать разница во времени. Юкка сладко дрых, а я изнывал от скуки, перебирая в памяти прошлый день. В Шереметьево мы перепутали залы ожидания и чуть не опоздали на самолет. Случилось следующее – мы сидели себе и дивились, как мало народу летит в Нью-Йорк. Напротив нас устроилась парочка миленьких девочек, с которыми мы очень скоро начали переглядываться. Путешествие уже начало казаться романтическим приключением, как одна девочка, томно вздохнув, спросила другую:
– Интересно, какая сейчас погода в Барселоне?
– Жара… – страстно произнесла другая и стрельнула в меня глазками. Я не ответил. А с Юккой мы переглянулись.
Не сговариваясь, мы подхватили сумки и ринулись на поиски своего самолета, посадка в который к тому моменту заканчивалась. Покинутые красавицы с сожалением смотрели нам вслед, а у нас не было времени подмигнуть им на прощанье.
В самолете мы безо всякой меры нагрузились ледяным шардоне и слегка простыли. Так что, лежа в нью-йоркской кровати, я тихонько покашливал. От скуки меня спасло раннее летнее утро. За окном стало сереть, а потом свет начал разбавлять темноту все сильнее, и вскоре его концентрация достигла ста процентов. Я уселся на подоконник. Это было мое первое утро в городе великих возможностей. Как я понял потом, для меня это было заодно и последнее спокойное, мирное утро в этой стране. Я смотрел на птичек, клюющих тротуар, на голого худого негра, кутающегося в черный полиэтиленовый пакет прямо под окном. Негр был стар и явно мучился от похмелья. Утренний холодок не давал ему покоя: мусорный пакет – это вам не мягкий кашемир, в пакет особенно не укутаешься. Едва старик принял удобное положение и уснул, как рядом затормозила полицейская машина. До меня отчетливо доносились переговоры их рации. Полисмены стали изучать негра, решив, что он окочурился. Тут негр дрыгнул ногой сквозь сон, и копы, успокоившись, укатили.
