Перед вами – продолжение книги «Как выжить в современной тюрьме. Часть I». По сути это дневник, в котором прослеживается жизнь человека в пенитенциарной системе на протяжении десяти лет. Книга охватывает не только тюремный быт, но и существование в колонии и колонии-поселении. Здесь собрано множество личных впечатлений и реальных историй. Десять лет, все время пребывания в системе, я вел записи (набралось больше двадцати тетрадей), и из этого объема выбрал наиболее яркие и характерные. Образы, характеры, бытовые зарисовки и человеческая психология дают читателю возможность понять, как работает и существует человек в этих непростых условиях. Я постарался максимально честно передать свои впечатления и ощущения той жизни. Наверное, в книге много спорного, особенно в том, что касается переживаний и внутренних ощущений. Но в том, что относится к быту и человеческим типажам, все правда.
В книге много ненормативной лексики. Я понимаю, что это плохо, но описать эту сторону жизни, не прибегая именно к таким выражениям, часто просто невозможно. Мат используется не для эпатажа, а именно для понимания происходившего. Кроме того, в конце текста приведен еще один взгляд очевидца на эту малоизвестную сторону нашей жизни: я сохранил в нем авторскую пунктуацию и орфографию.
Эта книга не для любителей детективов и криминального жанра. Такой читатель не найдет в ней ничего интересного для себя. Детективная и криминальная литература – это, как правило, плод вымысла и не имеет к реальной жизни никакого отношения. Книга – для тех, кого интересует творчество Гиляровского, Дорошевича, Герцена. Я ставил перед собой задачу не развлечь читателя, а заставить его задуматься.
Это действительно по-настоящему выстраданная книга.
«Как выжить в современной тюрьме», безусловно, будет интересна тем, кто непосредственно сталкивается или уже столкнулся с российской пенитенциарной системой. Работникам этой системы она будет полезна в особенности.
* * *
Они кричали так громко и истерично, что, казалось, криком и истерикой подавляли свой страх передо мной. Меня арестовывало двенадцать человек.
Событие это походило на все что угодно, только не на реальность. Весь мир: город, улица, автобусы, машины, деревья, тротуар, темное небо – все это было словно затянуто полиэтиленовой пленкой, не очень прозрачной и не совсем чистой.
А окружающие и вовсе не обратили на это никакого внимания. Ну набежали невесть откуда взявшиеся люди, поорали, потыкали пистолетами, усадили какого-то человека в машину и увезли. И все. Словно ничего и не было. Как будто так и должно быть. Еще один штришок жизни города. Уличный музыкант привлекает к себе больше внимания, чем подобное. Кто его знает, что там было, может, они в шутку друг в друга пистолетами тыкали? Умри я там, было бы точно то же самое.
Я все думал, чего в этой сцене не хватало. Потом понял: не хватало музыки, соответствующей обстановке. Ну, как в кино.
…Все эти старые, давно всем известные, но все же до сих пор эффективные штучки. Добрый следователь и злой следователь.
Я пил кофе, а потом страшно об этом пожалел. Кофе подействовал хуже пива. Страшно хотелось в туалет, и от этого было ужасно неловко. Вытащили человека из его жизни, как рыбу из реки. Он сидит на стуле, трепыхается, что-то из себя изображает, а на самом деле ему неудержимо хочется писать. И вовсе не от страха, а от кофе.
Дознаватель, судя по кожаному портфелю, указывавшему на его более высокую должность, чем у всех остальных, долго расспрашивал о достоинствах и недостатках американских автомобилей.
Удивительно, но камера в КПЗ имела не нары, а сцену. Туалет в подобных камерах даже не предполагается. Кто-то всю ночь «бурагозил» в обезьяннике. Похоже, взяли пьяного скандалиста.
Ровно ничего не чувствовал. Ни страха, ни холода, ни голода, ни жажды – ровно ничего. Только очень хотелось курить.
Петровка – место известное, снятое в сотнях фильмов, но мало кто знает, что в ее недрах есть тюрьма на пять этажей. Даже не тюрьма, а ИВС. Вот туда меня и привезли.
Когда по продолу вели арестованного, конвоир стучал ключами по тонкой металлической трубе, протянутой вдоль коридора на манер балетного станка. Сначала я не понимал, для чего, потом сообразил. Таким образом один конвоир давал понять другому, что кого-то ведут, – чтобы арестованные, не дай бог, не увидели друг друга.
С утра дверь открылась, и сержант злобно пробурчал:
– Ведро.
– Какое ведро? – искренне не понял я. – Мусорное, что ли?
У милиционера чуть ли не удар случился. Он покраснел, напрягся и злобно выплюнул:
– Сорное!
А снаружи Москва встречала Новый год. Взрывались петарды, слышались радостные возгласы, и наверняка где-то лилось шампанское. Жизнь продолжалась, но, увы, уже без меня.
На Петровке больше пяти дней в одной камере никого не держат. Переводят в другую. Вообще, в ИВС по закону запрещено держать задержанного больше десяти дней. Меня держали месяц. Шесть раз переводили из одной камеры в другую.
Сидеть в тюрьме всегда плохо и тоскливо. Сидеть в тюрьме в Новый год противнее и тоскливее втройне.
– Фамилия на С? – спрашивал милиционер в глазок.
Вызывали не по фамилии, а называли первую букву твоей фамилии. Ты должен был сам ее произнести, и если все совпадало, с тобой уже совершали какие-то действия. Вели к следователю или давали бумагу на подпись.
Через адвоката мне передали книгу «Китайская алхимия». Следователь, увидев название, с плохо скрываемым снисхождением поинтересовался:
– Что, помогает?
Химки-Ховринская ИВС по сравнению с Петровкой – это ночлежка в сравнении с пятизвездочным отелем. Помещение без туалета, на стенах – шуба, похожая на застывшие потеки говна и, что интересно, такого же цвета. Пять деревянных шконок. Ни белья, ни матрасов, ни подушек – это даже не было предусмотрено. Свет до того тусклый, что видны только очертания предметов. Малюсенькое окно с двойными пластиковыми стеклами, пространство между которыми почти до половины оконного проема завалено всяким мусором: пустыми пачками из-под сигарет, бычками и прочей чепухой. Что делается за окном, разглядеть физически невозможно. Еду приносят из ближайшего кафе, вместо ложек – дикого вида колпачки.
Зима кидалась снегом и в лицо, и в душу.
Имелась одна хитрость: дознаватели принесли бумагу, что меня отпускают, и тут же прямо в ИВС предложили проехать к прокурору. Он-де хочет меня увидеть и задать пару вопросов. Я по глупости согласился. Потом у них долго не заводилась машина. Я мог бы запросто пересесть в другую, но не стал этого делать. Почему? Да просто не думал, что такое возможно именно со мной. Сейчас бы я поступил по-другому. Но это было тогда. Между этими двумя словами – «тогда» и «сейчас» – прошло слишком много времени и случилось много разных событий.
