Валентин Иоппе - Калейдоскоп памяти. Размышления художника о живописи и архитектуре и воспоминания о юности

© Валентин Исидорович Иоппе, 2019

ISBN 978-5-0050-4672-7

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Вступление

В моих воспоминаниях нет ни последовательности, ни системы. Вы прочтете здесь о людях, прошедших рядом по жизни… простых, земных, близких, случайных, но почему-то застрявших в памяти, и о далеких, великих, повлиявших на нее сильнее близких, о моем детстве, архитектуре и строительстве, о России времен оттепели и перестройки, о художниках и стилях живописи. «Арт-нуво» будет соседствовать со страницей, посвященной Ле Корбюзье, а море Одессы – с воспоминаниями о войне. Потому я и назвал мой рассказ «Калейдоскоп памяти».

Жизнь завершает свой стремительный бег. Всплывают яркие картинки детства, в которых хочется увидеть тайну промчавшегося бытия, понять, почему так, а не иначе. Все премудрости Каббалы, Буддизма и Индуизма недоступны, да и нет на них времени. Великая и такая близкая, казалось бы, мне еврейская религия тоже недоступна, ее украли у меня коммунисты вместе со свободой.

Как же? – скажете вы, а ведь твой отец был коммунист… Да, но он вступил в партию на фронте, на войне с мразью гитлеризма, и это он, поймав в 1948-м по «телефункену» – трофейному «Филлипсу», вражий «Голос Америки», радостно обнял мою мать и воскликнул: «Ты слышала, Генюся – создан Израиль! Государство Израиль есть!»

Это будет рассказ о моей жизни художника и архитектора, о которой один приятель недавно сказал: «Какая спокойная и гладкая вся твоя жизнь!» Действительно: не довелось мне, как большинству мужчин, уходить на Великую Отечественную войну, потому что был слишком мал, в Афганистан – потому что был уже не очень молод, в Чечню – потому что был уже староват и был слишком далеко. Не довелось голодать, сидеть в тюрьме, замерзать на севере, испепеляться на солнце в пустыне, тонуть в океане, блуждать в тайге или джунглях Амазонки. Я всю жизнь строил и писал картины, строил и рисовал, строил и чертил, и если и разрывался между одним и другим, то только между двумя моими «Я»: я – художником и я – архитектором. Постоянно не хватало времени то на одно, то на другое.

Моя семья не один век жила в Одессе. Родился там и я, но прожил у моря только два месяца, потом началась война, и это отдельная история. Дед моего отца, т.е. мой прадед изменил фамилию Иоффе на Иоппе, чтобы не забрали в царскую армию на 25 лет (не забирали только единственного сына, поэтому все три сына у прадеда оказались «единственными»: один Иоффе, второй Иоппе, третий Яффе). Ну вот так. Моему отцу дали имя Израиль, как называли еврейских детей из столетия в столетие с мечтою о своей стране. На войне ему порекомендовали как коммунисту и командиру сменить имя – и он выбрал Исидор, что было по крайней мере созвучно. Но об отце отдельно, это длинный разговор, и мой долг напомнить об этом самом близком и далеком мне человеке.

Начало

Все началось 19 апреля 1941 года в славном городе у моря, Одессе… в этот день я родился.

В Одессе, конечно, была Советская власть, но она имела какой-то неуловимый флюид именно Одесской советской власти. Мой дед, который и до революции был известным в городе ювелиром, не переставал быть им и в годы Советской власти, выполняя частные заказы. Был большой дом, семья жила на втором этаже, а на первом был ювелирный магазин и мастерская. Блеск бриллиантов и изумрудов сливается в моем воображении, когда я думаю о том времени, с блеском моря и лучами солнца, проникающего сквозь буйную темно-зеленую листву.

Моя миниатюрная стройная мама родила меня по плану. В своих воспоминаниях она так и написала: «в тот год мы решили родить сына», и она была очень довольна тем, как свой план выполнила. Она была инженером-строителем и прекрасно рисовала, как и отец, который тоже, будучи инженером-строителем, писал картины и стихи. Мама не могла жить на чемоданах, любое свое жилье украшала, умея придать ему уют и обжитой вид уже через неделю после переезда. Я помню, как она, поставив стул на стол и раскачиваясь на нем на цыпочках, раскрашивала потолок по самодельной трафаретке в нашем послевоенном жилище.

Тогда, ранним июньским утром 1941 года, она везла меня по зеленой улице на пляж, гордо и энергично проходя мимо всех этих резных балконов, колонн, витых решеток, сквозь синие тени от высоченных деревьев, чтобы посидеть у моря, радостно наблюдая за мной, лежащим в низенькой колясочке с кружевными белыми занавесками собственного пошива. Было мне в тот день два месяца и три дня.

Где была та колясочка с занавесками, тот покой и блаженство уже через пару часов? Ни следа от них не осталось… все бежали, и мама бежала с кульком, закрученным в пеленку, на руках, бежали на трамвай, чтобы добраться до дома и там собраться с мыслями, понять, что началась война, и вообще, когда вся семья в сборе под одной крышей – это как-то спокойнее. Трамвай был переполнен, уже отходил, набирая скорость, люди висели на подножках, а мама все бежала за ним. Кто-то в трамвае успел взять кулек у нее из рук, она бежала все быстрее, неумолимо отставая от трамвая и холодея от мысли, что вот-вот кулек уедет неизвестно куда и потеряется навсегда, но вдруг сильная рука висевшего на подножке громадного мужчины схватила маму и она повисла в воздухе. Так и летела на его руке до конечной станции, а тем временем другие руки передали ей над головами бесценный кулек, то есть меня. Дома все уже знали. «Да бросьте вы паниковать, говорил дед-ювелир, немцы – интеллигентные люди, видали мы их в 1914 году… Это ненадолго».

В юности маме предсказали, что она выйдет за военного. Она посмеялась, а потом еще раз посмеялась, когда вышла замуж за инженера. Однако годы шли, и постепенно, еще до войны, мой отец превратился в военного инженера и войну закончил полковником.

Тогда же, летом 1941 года, был день, вернее, ночь, когда примчался он домой на грузовике, который начальство разрешило взять на один час, чтобы забрать семью и увезти из-под наступающих немцев. По дороге забрал своих сестер и других родственников. Ночь, мокрая дорога, напряжение в воздухе, все было рассчитано по секундам.

Приехал за своими, а жили мы, как я уже упоминал, с дедушкой, бабушкой, старшей сестрой мамы и ее сыном Леней, который в свои 13 лет был талантливейшим пианистом, вовсю выступал и ему предсказывали большое будущее. Отец схватил жену в чем была и меня, побросал в грузовик мои вещи и корыто, чтобы купать ребенка. Оставшееся время было потрачено на уговоры стариков покинуть город вместе с нами, но они уперлись и ни за что не хотели уезжать из Одессы. Они были непреклонны. «Да оставьте, – дед все гнул свою линию об интеллигентности немцев, – все это скоро кончится, мы уже старые, куда нам ехать, останемся дома, это ненадолго, вот увидите».