Роман «Львы Золотого царства», пятый в цикле о княгине Ольге, посвящен описанию поездки княгини в Константинополь (957 год), ее крещению и ближайшим следствиям этого события. Крещение Ольги – один из наиболее значимых по своим последствиям фактов того периода, поэтому миновать его нельзя, но в силу своего содержания оно занимает пограничное положение между исторической наукой и православной культурой. Княгиня Ольга – реальное историческое лицо и при этом святая: история и Церковь – обе предъявляют на нее свои права и каждая имеет свой собственный угол зрения на этот образ. Перед вами именно исторический роман, а не романизированное житие, поэтому крещение рассматривается не с церковной, а с человеческой точки зрения. В наше время вопрос «выбора веры» вновь приобрел актуальность, но передо мной не стояло задачи агитировать ни за христианство, ни против. Княгиня Ольга тысячу лет назад сделала свой цивилизационный выбор, это исторический факт. Я не намеревалась как-то судить ее решение – это значило бы много брать на себя, учитывая масштаб изображаемой личности, – а пыталась рассмотреть, как это произошло и чем сопровождалось.
Принять совершенно иное мировоззрение – само по себе духовный подвиг. А ведь ей еще предстояло жить среди людей, с которыми у нее с тех пор было разное миропонимание. Это нелегко и для обычного человека, а тут речь идет о женщине, у которой христианские обязанности неизбежно вошли в противоречие с обязанностями правительницы языческого государства.
В отличие от церковной литературы и даже летописной ее версии, которые сосредоточены только на крещении как цели поездки, наука знает: крещение Ольги было лишь частью масштабных международных переговоров, которые велись между нею (ее посольством) и властями Византии. К сожалению, никакие источники не освещают содержание, ход и результаты этих переговоров, и историки делают лишь довольно общее предположение, что речь шла «о торговле и военно-политическом сотрудничестве». Зато есть два серьезных основания считать, что исходом их Ольга осталась недовольна. Во-первых, на это указывает сохраненная летописью ее фраза, обращенная к греческим послам: «Если ты так же постоишь у меня в Почайне, как я в Суду, то тогда дам тебе». Во-вторых, тот факт, что два года спустя, в 959 году, Ольга отправила посольство к германскому королю Оттону с просьбой дать для Руси епископа – это означает, что греческого епископа она не привезла. Чтобы попробовать восстановить содержание переговоров, нужно изучить положение дел каждой из сторон, осознать ее вероятные задачи, желания и сферы пересечения их интересов. Похоже, что прежде никто из писателей подобной задачи перед собой не ставил.
Около половины действия происходит в Греческом царстве. История Византии – это история утраченного мира. Того государства давно нет, более того – его территория оказалась во власти людей иной веры и культуры, в глазах которых византийская старина не стоит ничего. Например, на месте дворца Магнавра, где император принимал самые важные посольства, дабы сразить их невероятной роскошью и чудесами, сейчас стоит отель. Под ним при строительстве были обнаружены подземные помещения, которые так и остались неисследованными. Остатки других помещений дворца можно увидеть, как говорят, в подвалах современных стамбульских магазинов (с позволения хозяев), причем размером эти остатки – до шести залов, составлявшие когда-то коридор дворца.
Но все же, несмотря на невосполнимые утраты, о культуре «Греческого царства» сохранилось огромное количество сведений. Чтобы не превращать роман в учебник по истории искусств или путеводитель по давно погибшему городу, в отборе материалов мне пришлось ограничиться тем, что могло иметь касательство к пребыванию Ольги в Константинополе и к ее интересам там. У каждого из увиденных ею объектов – здания, помещения, улицы и так далее – и прочих есть своя история, но если бы мы снабдили княгиню гидом, который всякий раз стал бы рассказывать: «А вот в этом покое, называемом Оатон, молния испепелила императора Анастасия», – наш роман совершенно утратил бы берега. Я не описывала всего интересного, что Ольга могла увидеть в Царьграде (если бы в один из вторников посетила монастырь Богоматери Одигитрии и так далее). А только то, что непосредственно должно было повлиять на ее впечатления, не слишком уводя нас в сторону от нашей темы.
Богатейшая византийская культура погибла, не оставив прямых наследников. Ни один современный народ не ведет от византийцев свою родословную. Но именно мы, русские, объявили себя Третьим Римом, когда Новый Рим – Византия – погиб. Получив из Византии православие и значительный пласт светской культуры, мы сохранили и развили ее наследие после того, как на своей родине она ушла в небытие. Символично, что золотые механические павлины, когда-то стоявшие у трона императора, прибыли в Россию в составе приданого Софьи Палеолог, какое-то время хранились в царской казне, но во время Северной войны были Петром переплавлены на деньги для военных нужд; таким образом, наследие старины в буквальном смысле стало основой сражений за будущее державы и ее грядущих побед.
Эту сказку я впервые услышала от старой княгини Годонеги – моей бабки по матери. Помню, что нам с Утой было лет по пять, а сестры еще даже разговаривать не умели: ползали по полу и порой принимались вопить. Не удержалось в памяти, как баба Годоня тогда выглядела, хотя в то время ей полагалось быть еще довольно крепкой женщиной. Может, лет на пять старше, чем я сейчас. Остался только ее голос и те образы, которые вставали у меня перед глазами по мере ее рассказа.
– …Доехал Запечник до ледяной горы – стоит гора высокая, верхушкой в небо уперлась. Надел на руки и на ноги железные когти и полез на гору. День лезет, другой лезет…
Эта ледяная гора из сказки бабы Годони сливалась в моих мыслях с Йотунхеймом – страной ледяных великанов, о которых нам рассказывал отец. Когда Запечник странствовал, отыскивая свою мать – княгиню Золотую Косу, – я все время ждала, что он на них наткнется. Но встречалось ему нечто совсем иное.
– Видит: медный дворец стоит, у медных ворот змеи на медных цепях прикованы, так и кишат. У медного колодца медный ковшик висит…
Когда наши скутары наконец вышли из Босфора в Пропонтиду – мне тогда уже казалось, что мы странствуем, будто в сказке, целых три года, – все это разом предстало передо мной: горы цвета железа, каменные стены и кровли дворцов, залитые медью греческого заката. В наших краях – ни на Великой, ни на Днепре – я никогда не видела такого золотисто-медного заката, в котором переливались бы всевозможные оттенки желтого, без капли багреца. Наверху и внизу, как отражения друг друга, простирались вересково-черничные полотна – небо и море…
