Для прорыва Хельги Красный выбрал ветреную ночь.
Полная луна то появлялась из-за туч, то снова скрывалась, и тогда море, небо и восточный берег Боспора Фракийского тонули во мраке. Лишь вдали по левому борту мерцали огни – светильники на боевом ходу царьградских стен.
Дожидаясь подходящей погоды, сотня русских лодий несколько дней стояла в гавани на Пропонтиде, на восток от южного входа в пролив. Идти днем означало обречь себя на верную гибель. А в полной тьме русы, до того видевшие Боспор Фракийский всего один раз, не нашли бы дороги и погубили бы лодьи – сели на мель, врезались в скалистый берег. Или натолкнулись прямо на огненосные хеландии патрикия Феофана. Переменчивый свет ветреной ночи в этих обстоятельствах был наилучшим союзником.
Но и ветер годился не всякий – а только попутный. Только дующий на север, в сторону Греческого моря. Он один давал русам надежду – не слишком верную, но все лучше, чем никакой, – пройти через строй хеландий, что сторожили их здесь уже три месяца.
Смерти бояться зачем? Конец она бедствий и боли,
Матерь покоя она, все прекращается с ней!
Только единственный раз она к смертному гостьей приходит,
Разве встречал кто когда дважды явленье ее?
[1] —
нараспев читала Акилина, стоя на носу скутара, под резной головой змея. Ветер трепал, относя вперед, края ее покрывала, и в эти мгновения она, бывшая царьградская потаскуха и беглая монахиня, как никогда напоминала Хельги валькирий из преданий его далекой северной родины.
Он не раз предлагал ей остаться на берегу – она отказывалась.
Впереди лежал Боспор Фракийский – логово огнедышащего змея. В начале лета русы уже сунулись туда с отвагой неведения; Хельги шел впереди двоих старших вождей, своих зятьев – князя киевского Ингвара и его воеводы Мистины Свенельдича. И не в пример витязям из сказаний именно он, идущий первым из троих, остался цел и невредим.
Теперь опасность была русам хорошо известна, но это ничего не меняло. Хельги сына Вальгарда ждала Русская земля, его наследственное владение. А иного пути в Греческое море из Пропонтиды, где находилась дружина, не существует.
* * *
В земле Полянской убрали жито, везде готовились к дожиночным пирам и свадьбам, когда по городцам и весям покатился тревожный слух. Княгиня уехала из Киева. За три дня до того князь вернулся из похода на греков – раненый, почти без добычи, с малой дружиной… и с новой женой. Неуспех начала похода Эльга еще могла ему простить – особенно зная, каким удачливым рукам доверено продолжение. А новую женитьбу – нет. Напрасно веселая семнадцатилетняя Огняна-Мария, родственница болгарского царя Петра, слала ей через родича, царевича Бояна, поклоны и дары, уверяя в своей сестринской любви. Напрасно Ингвар повторял, что за Эльгой остаются ее права соправительницы и княгини русской. Ведь жен у князя может быть несколько, но княгиня – только одна, и это место было надежно закреплено за племянницей Олега-старшего. Новой женитьбой Ингвар не нарушил никаких законов и даже уговоров, но вонзил Эльге нож в сердце, и она не собиралась страдать одна.
– Я – княгиня русская, наследница Олега и твоя соправительница, – дрожащим от гнева и обиды голосом говорила она ему на следующий день после прибытия. К этому времени она достаточно оправилась от потрясения, чтобы встать с постели и заговорить, но ее не покидало ощущение, будто она куда-то летит и в ушах шумит ветер бездны. – Это так! Ты дал слово, и тому видоки – все бояре и люди русские, мои родичи, вся дружина, священный дуб Перунов, сами боги! И если так, то почему ты осмелился… как ты решился на такое дело без моего совета? Как ты мог… заключить союз с Петром, не спросив меня?
Княгиня сердилась не без оснований: даже если бы она была не женой, а братом Ингвара, делившим с ним киевский стол, то и тогда имела бы право пенять ему. Но дело состояло не в этом, и Ингвар понимал это так же хорошо, как она сама.
– Когда я стал бы тебя спрашивать? – с трудом подавляя досаду, отвечал он. – Там все на ходу решилось!
– Ни один разумный человек не решает таких дел на ходу! У селян говорят: женился – как на льду провалился, но ты-то – князь русский!
Эльга с негодованием потрясала руками, но при этом избегала смотреть Ингвару в лицо, чтобы не разрыдаться. Каждый взгляд на него причинял ей боль, будто по сердцу проходило лезвие ножа. Никогда ее муж не был красавцем – среднего роста, с простым лицом и рыжеватой бородкой при русых волосах, внешностью он не выделялся среди отроков собственной дружины. И не раз за пять лет замужества Эльга заподозрила, что ума и воли боги ей отпустили уж не меньше, чем ему. Но это был ее муж. Ее суженый. Тот самый, за кого она решила выйти своей волей, когда родня, даже отец, тогда еще живой, думали отдать ее другому. Ради Ингвара, тогда еще ей незнакомого, она решилась на разрыв с кровным родом, ибо верила в свою судьбу как наследницы Вещего. К нему, Ингвару, она бежала в Киев из земли северных кривичей, доверившись его чести и удаче. С ним она взошла на киевский стол, оттеснив родича – Олега Предславича. И все удалось: своим браком они связали в единую державу южные, приднепровские, и северные приволховские, владения руси. Казалось, и сами они связаны навсегда, неразделимо, как две руки одного тела. И вот… пока она тревожилась о нем и оберегала, сколько позволяли ее женские силы, их общее достояние и будущее наследие их сына – он нашел себе другую жену! Будто третью руку их единого тела – совершенно лишнюю!
– Я же тебе рассказал! Мне… нам нужна поддержка, хоть чья-нибудь, пока не ясно, чем закончится этот поход! – втолковывал ей Ингвар. – А царь Петр – не пес из канавы! Он самому царьградскому цесарю ровня и родич!
– И значит, нам больше не нужно воевать с греками, если они отныне наши сваты? – язвительно осведомилась Эльга. – Когда нам ожидать их послов для совещания?
