Вероника Карпенко - Когда расцветает Протея. Том 2. Сурианская Дева

1. Глава 1

♫ Саундтреки: Rich Shapero, Elsiane - альбом "Rin, Tongue and Dorner".

——————— • ✤ • ———————

Протея видела сон, изумительно яркий. Холмистая местность, деревья, земля. Трава была чуть засохшей, но оттого ещё более сочным казался цвет платья. Чуть удлинённое сзади, оно невесомо скользило, цепляя травинки. И расплывалось воланами юбки, как будто цветок, распустившийся в цвете янтарной зари. Девушка, что несла эту вещь на себе, была столь же прекрасной и юной. Смех её раздавался во сне, как перезвон колокольчиков. Тонкие руки хватали подол, но тот ускользал, опадая. Она прекратила свой бег, обернулась. И подхваченный ветром каскад её тёмных волос зашумел, заиграл, повторяя черты. Лицо показалось знакомым. Но вспомнить того, как зовут эту юную деву, она не смогла. Протея хотела её удержать, однако же сон оборвался внезапно...

Тёплый запах холмов превратился в сырой, удушающий, смрадный. Шелест травы обернулся царапаньем чьи-то настойчивых лап. Вскрикнув, Протея проснулась, и крыса упала с её живота на заплёванный пол. Пробуждение было таким, что хотелось опять окунуться в приятный, ласкающий сон. Навсегда. Лежала она на матрасе на голом полу, у стены. В небольшой, размером с ночлег в сурианском мотеле, бесцветной каморке. В ней не было окон, только дырка в высоком, рукой не достать, потолке. Зарешеченный выход наружу. Кроме неё, внутри этой дикой тюрьмы умещалось ещё с десяток таких же оборванных, грязных, испуганных женщин. Кто-то жался к стене, кто-то плакал, а кто-то ходил взад-вперёд.

Протея потрогала грудь, вспоминая с трудом, что случилось. Ткань на груди была влажной, и она задержала дыхание. Боль была столь велика, будто от сердца отняли частицу.

- Трезора, - шепнула она и рывком поднялась.

Глаза исступлённо искали вокруг, среди перекошенных лиц, обернувшихся к ней.

- Трезора, - повторяла она непрерывно, ходя между скомканных тел.

Паника билась внутри, и от слёз было мутно. Но она продолжала искать.

- Трезора! - крикнула громче, как будто малышка, услышь она имя своё, смогла бы ей тотчас ответить.

Все умолкли, следя за её траекторией. Словно птица, попавшая в клетку, Протея металась меж скованных стен. Уже зная, что не отыщет её, она продолжала пытаться. И в сотый раз сделав круг, закричала, упав на колени в нарисованный светом квадрат.

- Трезора! Трезора! Трезора! - вырывалось наружу со всхлипами. Обхватив себя, Тея свернулась на пыльном полу, подтянула колени к груди.

Отчего же они не убили её прямо там? Или... Уж если всё это — загробная жизнь, то едва ли она заслужила такое...

- Эй, чита с та? (Эй, что с тобой?) - произнёс чей-то голос, и рука опустилась к ней на плечо.

- Моя девочка, лэхма, китута, - бессвязно шептала Протея. Как ещё обозвать свой заветный, исполненный жизни комок? Где же эта частица её и Таура? Что с ней теперь?

- Китута? (Ребёнок?) - уловила знакомое слово сурийка.

Они подняли с пола, усадили её на матрац. Протея дрожала, как будто от холода. Одна из девушек дала ей воды из бутылки.

- Тут ни китута, (Тут нет ребёнка), - сказала она.

Протея не знала всех слов. Но по движению головы поняла, что означает «тут ни». Она уставилась в пол, от бессилия тело расслабилось. Разум её не желал принимать эту правду. Что будет с ней? Всё равно! Лишь бы только Трезора была в безопасности. И если нет её здесь, то может так даже лучше?

- Та лика химля? (Как тебя зовут?) - спросила одна из женщин.

Но по взору Протеи она поняла, что перед ней чужестранка. И, указав на себя, пояснила:

- Я Миха.

- П-про-т-тея, - дрожащим голосом отозвалась она.

Остальные представились, но она не сумела запомнить имён. Только их голоса, осторожные, тихие, проникали в рассеянный ум. Она не знала, как выяснить, что происходит. И потому продолжала молчать.

- Та ни сури? (Ты не сурийка?) - спросил её кто-то.

- Михта, - робко сказала она.

Вокруг зашептались. Вероятно, михтийки сюда забредали нечасто, и теперь её появление здесь представляло живой интерес.

- Ни порхи на михта, (Не похожа на михтийку), - с сомнением выдавил кто-то из женщин.

- А та ни порхи на лимбра, (А ты не похожа на женщину), - возразила другая, - Ба та ведь лимбра? (Но ты ведь женщина).

- Я вже ни знута ку я, (Я уже не знаю, кто я), - вздохнула сурийка.

Протея не знала, о чём идёт речь, но их разговор успокаивал. Было ясно одно — из этой неволи не выбраться. Не услышать дыхание Трезоры, не прижать свою дочку к груди. От мыслей об этом горячие слёзы опять потекли по щекам. Она отвернулась, закрыла глаза, вспоминая слова михтиорской молитвы. Мысли путались, как путались фразы в её голове.

«Сохрани, я молю, Михтиора, дочь твою, нарождённую вместе с Луной. Дай мне сил и терпения выдержать эту разлуку. Все богатства мои забери, все блага. Только жизнь сохрани моей дочке, прошу».

Спустя время квадрат на полу задрожал, и решётка открылась.

- Хэй! - вторгся в их маленький призрачный мир мужской голос, и на верёвке внутрь комнатушки спустили бутыль.

Женщины, спавшие по углам, зашуршали, и кто-то, бросившись, подхватил черепок.

- Вурда, (Вода), - сказала сурийка, откупорив его. И, глянув вверх, прокричала, - Хам! Гра хам! (Еда! Дайте еды!)

- Хам ка ди! (Еда будет позже!) - прозвучал голос «свыше», и крышка их общего «гроба» захлопнулась.

Воду распили поочерёдно беря по глотку, оставив на «после». Кто знает? Когда им ещё подадут.

Тея потрогала платье, ткань на груди затвердела от засохшего молока. Груди её налились и, казалось, прибавили в весе. Первая мысль: «А чем же питается дочка?», - была тут же отвергнута ею, как лишённая смысла в этом мире, на дне бытия. Эол не оставит её, не оставит! Вот и всё, о чём она позволяла себе размышлять. Сурийка, с которой они разделили матрац, увидав вновь обозначенный след на груди, уточнила:

- Хаме? (Кормишь?)

Протея пожала плечами, давая понять, что не знает её языка. Было трудно общаться, и сурийка взяла свою грудь, надавила. Локтем она как бы держала ребёнка, а вторая рука бессмысленно гладила пустоту. Тея слегка улыбнулась, на глазах проступила слеза. Неожиданно женщина кинулась к ней.

- Нет! - воскликнула Тея, едва успевая прикрыться рукой.

- Та ни знута? Моки! Ке кутапа церди, (Ты не знаешь? Молоко! Его нужно сцедить), - всполошилась она, и увидев испуг на лице у Протеи, оголила свою чуть отвисшую грудь.

Взгляды других устремились на них. Между тем женщина стала сжимать мешковатую выпуклость, точно вымя держала в руке. Протея нахмурилась и сглотнула, поглядев на себя. Боль, терзавшая груди, уже не давала покоя. Казалось, они вот-вот лопнут от наполнявшего их молока. Осознав, что его нужно слить, она отвернулась спиной, и приспустила с плеча ворот измятого платья. Струйка ударила в стену, как только она надавила на грудь.