В городе Б о ней ходили легенды. То есть не совсем легенды, скорее, слухи, появившиеся от недостатка информации и к тому же сильно преувеличенные.
Одни касались ее внешности. Кто-то говорил, что она огромного роста, очень тощая и совсем лысая, потому что в юности носила дреды и все ее волосы выпали. Кто-то утверждал, что она – маленькая, полноватая, с обыкновенной, ничем не примечательной короткой стрижкой.
Другие слухи домысливали ее возраст. Кто-то говорил, что ей от силы двадцать два, кто-то – что около сорока.
Единственное, в чем очевидцы ее поступков и пострадавшие от ее настырности важные персоны были единодушны – у журналистки в красной куртке было очень приятное лицо. Но когда кто-то заинтересованный пытался выяснить, что в нем приятного, упоминая все каноны нынешнего – пухлые губы, прямой нос, высокие скулы, миндалевидные глаза – видевшие ее пожимали плечами и говорили:
— Не знаю. Просто приятное.
Истина, как водится, была где-то рядом. Анфиса Заваркина роста была ни маленького, ни громадного, просто высокого. Она не была ни полна, ни худа: просто не любила спорт, имела ребенка и слабость к фаст-фуду. На голове у нее действительно был экстремально короткий «ежик».
Ее лицо было красиво, но совершенно не запоминалось. У нее не было никаких особенных губ, глаз или скул. Бывало, что мужчины засматривались на нее и говорили восхищенное: «Вот девка!». Но стоило им на секунду отвернуться, они тут же забывали ее. Она была из тех женщин, которые оставляют не воспоминание, а послевкусие.
— Я просто-напросто симметричная, — шутила сама Анфиса в кругу близких, скаля мелкие зубы.
Когда она хотела представить себя как журналиста, надевала красные покровы – это была ее фишка, эдакая текстильная визитная карточка. Одежки, естественно, были разных форм и оттенков: и алые, и винные, и цвета брусники. Зимой – лыжная куртка с опушкой, весной и осенью – легкая ветровка, кардиган или плащ. Летом она могла позволить некоторое допущение и обтянуть красным крепкий зад или надеть сильно декольтированную малиновую майку. Эта скандальная майка в сочетании с ее трогательным «ежиком», длинной шеей и аппетитными грудями создавала настолько соблазнительную картину, что однажды некий промышленник, на чью пресс-конференцию она явилась в таком виде, замолчал на полуслове и принялся судорожно вытирать пот со лба.
Третьей любимой темой сплетников была ее семья. Вроде был у нее брат, который погиб при странных обстоятельствах. Вроде была еще и младшая сестра, которая связалась с бандитами и укрылась где-то за границей. Еще у Анфисы был сын, рожденный неизвестно от кого, но уж точно не от нынешнего официального мужа. В общем, слухи о личной жизни Заваркиной были еще более путаными, чем слухи о внешности и возрасте.
Кое-какие из городских легенд – самые правдивые – нарекли ее профессиональным «стервятником». Когда в городе происходило что-нибудь, пусть даже скучное и унылое на обывательский взгляд – рядовое заседание, обычная пресс-конференция – и появлялась Анфиса в красном, все понимали – быть веселью.
Однако когда она снимала свою красную шкуру, то становилась практически незаметной.
Заваркина обладала особым даром проскальзывать даже на самые закрытые мероприятия, причем только легальным путем. Сколько бы ни грозили волчьими билетами власть имущие своим пиар-менеджерам, сколько бы не предупреждали они редакторов всех городских СМИ, у Анфисы все равно оказывались неподдельные проходные билеты.
Всюду.
На ее имя.
Особое удовольствие ей доставляло наблюдать физиономии организаторов, когда она выуживала приглашения за их же подписью.
Анфиса использовала свой дар с умом и однажды даже умудрилась поймать заместителя губернатора Полкина в бане с девицами. Девицы были не в фокусе, но Полкин вышел отлично: добрый, распаренный и красный.
Он был очень зол, крыл «эту краснокурточную» последними словами (самыми мягкими из которых были «гребаная шлюха») и требовал удалить публикацию отовсюду. Но разве можно что-то убрать из интернета? Фото и едкий гладкий текст в мгновение ока расползлись по блогам.
Что спасло тогда Анфису от расплаты? Поговаривали, то же самое, что и Полкина от снятия с должности – снисходительность губернатора. Молодые репортеры, искавшие сенсации там, где их нет, утверждали, что сам губернатор натравил эту гадюку, чтобы усмирить вконец распоясавшегося заместителя. Впрочем, эта информация никогда и никем не была подтверждена.
Иногда Анфиса устраивала безобразные кабацкие скандалы и другие политически вредные вещи просто ради развлечения. Например, могла встать посреди пресс-конференции какого-нибудь чиновника и спросить, куда делись деньги, якобы выделенные городу на якобы перевозку зоопарка в якобы лесной массив. Дескать, звери уже второй год сидят в узких клетках у дороги, болеют и умирают, потому что их не на что перевезти за город. Вон лев от рака умер! Куда делись деньги? С кем вы их поделили?
Скандал устраивался только ради скандала: вся точнехонькая информация уже была у нее. Кто выделил, кто распорядился и куда делись ассигнования – все было аккуратно записано. Цифры и схемы уже превратились в гладкие предложения и были готовы к публикации.
Наличие у Заваркиной этих данных лишь подтверждали догадки ее коллег: она была очень близка с кем-то из администрации города.
— Очень близка, понимаете? — многозначительно говорили сплетники и наклоняли голову вправо.
— Заваркина, признайся: с кем ты спишь? — спрашивала ее закадычная подруга Зуля Зузич, прочитав очередную провокационную статью и озверев от любопытства.
— Я замужем, — отвечала та ехидно, — я сплю только со своим мужем.
Заваркину страстно обожали всякие независимые СМИ, блогеры, вообразившие себя борцами с системой, и читатели, предпочитавшие копание в политической грязюке чтению мирных воскресных газет. Ею восхищались начинающие журналисты, а матерые удивлялись ее бесстрашию и безнаказанности.
Бесстрашию, безнаказанности, а также прошибающей стены наглости удивлялся и ее муж, Игорь Кныш, мелкий предприниматель, содержащий заведение в центре города, настоящее название которого было утеряно. Слава супруги была слишком громкой, грязной и скандальной, поэтому в заведение Игоря стекалась неподобающая публика – оппозиционеры всех сортов, маргиналы и хипстеры. «На Заваркину».
— Ты пойдешь на Заваркину? — спрашивал парнишка в узких джинсах и кедах у босой девчонки в льняном сарафане.
— Увидимся вечером на Заваркиной, — перезванивала кому-то та.
Эта публика отличалась не только ненадежностью, но и крайне низкой платежеспособностью, что повергало Игоря в ярость, а его предприятие – в бедственное финансовое положение. Он пытался наладить дела и взывал к разуму жены, убеждая ее перенаправить своих поклонников в соседнюю кофейню, более подходящую им по статусу.
