«…О, как много попыток, как мало проку. Это значит, придется мне вам и вашему королю в сотый раз показывать этот фокус. Запускать во вселенную мелкую крошку из ваших тел, низводить вас до статуса звездной пыли. То есть можно подумать, что мне приятно. Я не хотел, но не я виноват, что вы все забыли! Раз-два-три. Посчитать расстояние по прямой. Небольшая вспышка в точке прицела. До чего надоело, господи боже мой. Не поверишь, боже, как надоело».
Дмитрий Быков. Двенадцатая баллада
Глухим звоном, как из подполья, вдруг зашелся телефон, и Василий Дмитриевич, пробормотав: «Простите великодушно, юноша», проворно потрусил в полумрак, куда не доставал желтый свет лампочки.
Олег неторопливо перевернул икону и взглянул на нее с обратной стороны, хотя все равно ничего особенного не высмотрел бы – в иконах он совсем не разбирался. Но именно в этой была какая-то странность, причем не простая, а радостная странность, иначе он не мог ее определить. Лик был светел, и от него не хотелось отводить глаз. Олегу вдруг подумалось, что радость исходит именно от лика. Пожалуй, он даже чувствовал ее, как тепло.
Удивительно.
В пахнущей пылью и мышами глубине что-то стукнуло, по-немецки пробормотали: «Atzend» (дурак, козел), телефонные трели оборвались, и Василий Дмитриевич сказал солидно:
– У аппарата.
Собственно, Олегу ничего не было нужно, и зашел он просто так. Он любил старика, а тут вдруг среди бела дня оказался на Фрунзенской набережной, как не зайти!.. Прислушиваясь к разговору и по опыту зная, что беседа может затянуться очень надолго, Олег аккуратно поставил икону на богатый секретер, который он на глаз определил как недурную подделку под модерн, и стал пробираться к выходу.
На пути ему попались китайские вазы, «Ундервуды», два дивных портрета – на одном прекрасная дама на летней веранде, глаза возведены к небу, в пухлых руках груда незабудок, а на другом Сталин в окружении колхозной детворы, – несколько парчовых кресел с вытертой обивкой, напольные часы без стрелок, как пить дать из салона Анны Павловны Шерер, и еще много всякого разного, в чем он так любил копаться, когда у него было время!..
Он дошел почти до заваленного бумагами и всяким старьем письменного стола, за которым обычно сидел Василий Дмитриевич и читал под зеленой лампой толстую засаленную книгу, помедлил и оглянулся на поддельный модерн с оставленной иконкою.
Нужно забрать, вдруг сказал кто-то у него в голове. Забрать и отдать кому-нибудь, кто понимает, чтобы посмотрели и оценили. А вдруг это подлинник?..
– Голубчик вы мой, – бормотал за ширмой Василий Дмитриевич, – да где же я вам возьму второй точно такой же?! Этому торшеру черт знает сколько лет, черт знает сколько!.. А плафон я вам заказал, заказал, голубчик! Вася к среде не обещал, но сказал, что на следующей неделе уж точно!.. Нет, нет, и супруге вашей передайте, что плафон будет в точности… Да где же мы с вами достанем второй?! Нет, я очень уважаю вашу супругу, но где же?!
Олег сунул руки в карманы джинсов, пошевелил там пальцами, вынул и еще раз оглянулся на икону.
Да. Странно.
…или на самом деле забрать?
Зачем? Он ничего не понимает в иконах, и даже специалистов никаких не знает!..
У порога звякнул меланхоличный колокольчик, проскрипели замороженные петли тяжелой двери, и по каменному полу процокали каблучки.
Девушка сощурилась в полутьме, поизучала его, улыбнулась и сказала негромко:
– Привет.
– Привет, – согласился Олег.
– Я пришла, – объявила девушка, – как договаривались, после двух!
– Я рад, – сказал Олег, не найдя ничего лучшего.
Она поводила головой, разматывая шарф, локоны падали ей на щеки, и она досадливо смахивала их рукой в перчатке.
– Ужас, – воскликнула она, сняв шарф, – ну и мороз!.. Градусов триста!
Она сунула шарф ему в руки, и он его принял, а девушка стянула перчатки и протянула ладошки к раскаленному рылу допотопного рефлектора, который среди прочих нужных вещей был помещен на столе у Василия Дмитриевича.
– Тепло, хорошо, – сказала она весело. – А как вас зовут?
– Олег Петрович.
От ее шарфа пахло духами и улицей, и мех щекотал ладонь, и Олег никак не мог придумать, куда бы его деть.
– Значит, Олег, – подытожила девушка. – Называть вас по отчеству я не буду. А мое имя Виктория.
Олег не понял, почему она не будет называть его по отчеству, хотя именно так его называет большинство знакомых, но слегка поклонился.
– Ну, показывайте! – велела Виктория. – Я так давно жду! Вам ведь наверняка Василий Дмитрич оставил все инструкции. Кстати, а где он сам?..
Олег помолчал, а потом принял решение.
Он пристроил пахнущий духами шарф на крюк поверх потертой, выгоревшей и довольно пыльной кепки с надписью «Динамо», заглянул за ширму и сказал громко:
– Василий Дмитриевич! Тут к вам прекрасная барышня! Говорит, что вы должны были оставить мне инструкции!..
Старик пробормотал по-немецки: «Blödsinn»[1], зажал желтую телефонную трубку большой рукой и стал делать Олегу знаки лицом.
– Я не понимаю ничего, – громко и весело признался тот. – Вы мне словами скажите!
– Да пойдите же, пойдите к ней, – прошипел Василий Дмитриевич и локтем подтолкнул Олега Петровича. – Ну, покажите ей что-нибудь!
– Василий Дмитриевич! Вы где? – позвала сзади прелестная барышня Виктория. – Я пришла!..
– Она пришла, а у меня ничего! А она платит!.. Большие деньги! – телеграфно выстукивал Василий Дмитриевич на ухо Олегу. От его фуфайки несло нафталином, табаком и кофе. – Займите ее! Только пусть не уходит! Давайте, вы должны ее очаровать!
– Васи-илий Дмитриевич!
Старик прокричал в телефон, который шмелиным басом гудел у него в ухе:
– Да, голубчик мой, да! Сейчас! – И опять зажал трубку.
– А что хоть она просила-то?! – тревожным шепотом спросил Олег.
– Ах, ну что они все нынче просят! Стулья из дворца! Непременно кресло и непременно гамбса! Давайте, идите! Покажите ей секретер! – И снова в телефон: – Голубчик вы мой, да где же я вам возьму второй точно такой же, даже любя вашу супругу более самого себя?!
Олег вышел из-за ширмы и оценивающе посмотрел на девушку.
Локоны, распахнутая шуба, замшевый жакет, каблучки. Ногти – лепестки, щечки – пионы.
– Ну?! – спросила она весело. – И что дальше?!
– Посмотрим, – ответил Олег Петрович уклончиво. – Только никакого гамбса у Василия Дмитриевича, конечно, нет, а я уполномочен показать вам секретер. Хотите?
– Как нет?!
Он удивился, что она до сих пор не догадалась.
– Да вот так. Не повезло вам.
– Ну, он же обещал! – беспомощно вскрикнула Виктория. – Мне так нужно! Мне для мамы нужно, не себе! У нее ремонт заканчивается!
– Хотите, покажу секретер?
– Ах, зачем мне секретер?! Он же обещал кресло, и именно гамбсоновское!
