Дверь цвета слоновой кости спела деревянным голосом, лениво повернувшись на петлях.
– Что ж такое опять? – спросил Валентин Юрьевич и взялся за литую ручку.
– Недели не прошло, – брюзжал он, слушая дверной скрип.
Квартира номер четыре старчески зевнула, показала коридорное горло.
– В прошлую пятницу тебя стесал, – напомнил Валентин Юрьевич стёсанному чуть не до палубных досок пола порожку. Весь в зарубках, ни дать ни взять – календарь Робинзона.
Валентин Юрьевич осмотрел дёсна дверного зева: «Опять?..» – и убедился, что был прав. Снова перекосило коробку. Тогда он, не слушая скрипучие причитания, прихлопнул дверь, налёг плечом, вонзил с вывертом ключ, вытащил. На ходу бросил через плечо:
– Дождёшься, когда-нибудь я тебя уволю вчистую. Выставлю за дверь.
Посмеялся – не так-то просто выставить дверь за дверь! – спустился, выскочил на нижнюю веранду, – не проще, чем выгнать из дому дом! – оглядел по-соседски двери нижних квартир – вторая… третья… пятая…
– О, где же ты, Резиновая Зина? – шепнул он цифре «пять» на медной бляшке, вбитой в дерматиновую стёганку. Пожалел, что никогда больше не услышит из-за приоткрытой двери обычное: «На службу, Юрочка?» Беспамятная Резиновая Зина вечно путала сына с отцом. Подумал: «Никогда», – резво скатился по короткой лесенке нижней веранды, свернул возле крыльца шестой квартиры (вельзевулово логово!) на асфальтовую, треснувшую вдоль стены дорожку. Прочь со двора, за уго…
– О!
Чуть не ухнул в бездну. Что за новости? Там, где вчера ещё торчал строительный забор, где приходилось тискаться меж корявыми ребристыми листами и стеною, зияла пустота. Пропасть, обрыв. В него, вертясь и ныряя, валились вялые листья – сорил янтарём ясень. Валентин пал на четвереньки, подобрался к самому краю и заглянул в ямину. «Метра четыре, не перепрыгнуть, – подумал он. – Да и к чему прыгать?» Бесполезно. Широкая, ровная траншея шириною четыре метра уходила вправо за угол дома, куда заглянуть не хватило духу, и влево – впритирку к зеркальной скале новостроя. За траншеей островок земли, усыпанный кирпичным крошевом – останками дома номер восемь по Девичьей улице, – но именно что островок, усеянный строительным мусором прямоугольник в окружении рвов. Валентин Юрьевич вгляделся в темень расселины, – жуть, дна не видать, голова кружится! – в чёрноте ему померещилось бурление, будто кипела смола, потом, когда привыкли глаза, он различил багровые сполохи, словно бы на дне разреза тлели угли. Не кое-как под слоем золы, а ровными рядами – как ёлочные гирлянды или нанодиодные росчерки. Такие с недавних пор повадились лепить повсюду рекламисты, обозначая контуры воздушных замков – будущих новостроев. «Ага, вот это что!» – сообразил Валентин Юрьевич и отполз от края, чтобы не сорваться. Мысль его, оттолкнувшись от воздушных замков, получила верное направление. Не рекламисты, а строители. Не видел никогда вживую, как растёт бактобетонная коробка, но догадался – это она. Сполохи внизу – огоньки СВЧ-активаторов, а бурление… «Страшно представить, что было бы, попади я туда. Силикофаги, знаете ли… Шею бы свернул, вот что. А дальше – какая разница? Переварили бы меня и отгрохали многоквартирный памятник. Нерукотворный». Разыгравшееся воображение вмиг нарисовало, как лезет из земли замешенный на крови, печёнках и селезёнках шестидесятиэтажный монумент – десять этажей под, остальные над – вздымается фаллическим символом новой жизни.
– Зачем забор убрали, идиоты?! – крикнул, вытянув шею в юго-западном направлении Валентин. Стоя на четвереньках у края обрыва, озверел больше от бессилия перед мощью техники, чем от запоздалого страха. Вопль, перекатившись через ров, потерялся над снесённым кварталом – весь западный склон холма был готов к застройке, и кое-где уже лезли из земляных дёсен желтоватые зубы бактобетонных стен. Тут Валентин Юрьевич припомнил, что строители были в своём праве, убрав забор. Дом номер десять на перекрёстке улиц Девичьей и Черноглазовской числился отселённым, стало быть, винить в разгильдяйстве нужно не застройщиков, а себя. И не себя даже, а дражайшую половину, Ленку Викторовну, затеявшую перед отселением обмен.
– Елена Распрекрасная, – проворчал Валентин. Решил, не поднимаясь с четверенек, осторожно глянуть за угол – вдруг как-то можно исхитриться и выбраться на Девичью?
Из траншеи воняло дрожжевой фабрикой, над провалом дрожал и струился воздух. У дальнего края котлована Валентин разглядел два длиннейших вагона, оба на автомобильном ходу. Из одного спускался в яму толстый ядовито-зелёный хобот, из другого свешивались фестоны глянцевых чёрных кабелей. Позвать некого, людей рядом с насосной и силовой не было, а главное – стало ясно, что встречу с заказчиком придётся отложить. Тому, кто не умеет летать, думать нечего выбраться. Ровная, как хирургический разрез, кромка котлована достигала улицы. Строители не только дорожку начисто срезали, но и крыльцо первой квартиры вместе с палисадником.
– Пропали бальзамины Екатерины Антоновны, – резюмировал без особого сожаления Валентин и попятился, потому что уже сыпалась из-под ладоней в бездну асфальтовая крошка. Пряча по-черепашьи голову, успел заметить надпись на голубом фургоне: «B.В.Elephant inc».
«Застройщикам звякнуть? Большим блу элефантам инк. Где-то был телефон их отдела продаж, Ленка оставила. Пусть решают как-нибудь. Но гриб?.. Молодец я, что за час вышел. Понедельник, утро, стало быть, гриб на портале своём проторчит до самой встречи. Успею застать. Интересно, чем он живёт, когда не работает?» Что-то коснулось лица, скользнуло. Ясеневый лист лёг на асфальт. Так и не придумав, чем живёт в нерабочее время уважаемый заказчик, Валентин Юрьевич поднялся, небрежно отряхнул на коленях джинсы и побрёл домой. По короткой асфальтовой дорожке, мимо вельзевуловой пристройки, по четырёхстопной лестнице на веранду, где двери номер два, три, пять и лестница на второй этаж. Ах эта лестница – дубовая, сто двадцать лет, без малейшего скрипа, с балясинами точёными, крашеными под слоновую кость – чудо! И дверь с бильярдным номером четыре чудом была, если б не перекашивало от малейшего чиха коробку. Котлован под боком – не чих малейший. Ворочался большой голубой элефант в посудной лавке, давил в крошку фарфор кирпичных стен и зацепил фундамент – основу основ. Лестница – что ей сделается? Но дом перевалился, как на гребне волны корабль, охнул дубовыми балками, крякнул лагами, половицами скрипнул… Неудивительно, что перекосило коробку.
