Если человек часто выходит из себя – значит, с собой ему плохо.
В.Сумин
В окно веранды постучали. Тихо. Несмело.
Будто поскреблись.
Сквозь дрёму Гордей услышал это. Но значения не придал. Посчитал, что это ветер каштановым листом в ласке потёрся о стекло.
Минуты через три поскреблись ещё. Ясней.
Что за чёрт! И мухи, и люди как сговорились. Заснуть не дадут!
Гордей смахнул с себя газету – от мух он всегда прикрывал лицо газетой, – схватился с дивана. Резко откинул занавеску.
За окном мялся Валерка.
Увидев угрюмого, как скала, Гордея, Валерка торопливо-потерянно поманил его пальцем выйти во двор.
По обычаю, Валерка никогда не заходил в дом. Не решался. Всё конфузился. И когда таки объявлялся с чем важным, непременно вызывал Гордея на лавку под окно.
Зверовато хмурясь, Гордей вышел.
– Ну, недоскрёб твою мать! – мрачно плеснул он. – Ты чего, ненаглядная душа без ветрил, прискакал? Соскучился, что ли? Заснуть не дал!
– Наше вашим с огурцом и с кисточкой! Кончай, Годя, сонтренаж. Садись, сплюшка, вечный чемпион по спанью. Будут маленькие Фили под твоим каштаном у порога. Расчехлись, думак, на совет. Ты у нас все мудрости пробёг. Всё знаешь. Во всяких переплётах житуха тебя тёрла… Твёрдый, «ломом подпоясанный»… Всякие обстоятельства ломаешь через коленку. Послушай горькую песнь старого акына. Давай пошепчемся.
– Ну, раз вкрай зудится, шепчи, Блиныч, шепчи, – уступчиво хмыкнул Гордей, явно довольный тем, что вот именно к нему прибежали на совет.
Сел на лавку, кивнул рукой и Валерке. Садись!
– Запевай свои туторки-мотуторки.
– Слушай! – взахлёб зашептал Валерка, приваливаясь плечом к плечу Гордея. – Кимоно-то херовато! Откололась мне беда! Амбаш… Не знаю, куда и бечь листовки клеить.[1] Ёшкин кот! Ко мне ж нагря…
– … ревизор! – с ленивым смешком подсказал Гордей.
– Хуже, боль тя задави! Ну прям… Увидал – ровно камень на сердце налёг. Раиска Бухтоярова! Корреспондентша из самой из Москвы! К чему бы это?
– Наверно, к хорошей погоде и к жестоким танцам с саблями в стогу. Ты на всякий случай, игрило, подмойся да прифрантись. Как следует приготовься к ответственному мероприятию… Ещё не забыл, как загнать шар в лузу? Освежи свои знания… Народный рецепт любви ещё помнишь? Берёшь семьсот грамм страсти, сто грамм любви. По вкусу добавляешь поцелуи и обнимашки. Рекомендация: готовое блюдо дегустируете вдвоём…
– Да иди ты! – отмахнулся Валерка. – Ну чего тут размуздыкивать чёрт те что?.. Тут такое…
В глазах у Гордея качнулось любопытство:
– А как эта непритрога из себя? При виде этой молодянки[2] господин Рейган… бр-р-р, господин Рейтинг сразу под козырёк и подымается? Или?.. Есть на что хоть один глазок возложить?
– Хо! Не только один глазок! Бога-атющий цветочек! Расшаперилась…[3] Не какая там бухенвальдская крепышка… Щекотливое тело… Кругом затаренная любопышечка! Эта белокурая бестия полну пазуху одних титек навезла! И тут, и тут, и тут… Везде всего навалом! Всё сторчком стоит! Всё пухлое, аж, поди, репается! Ну как у немецкой лошадушки! Чего стоит один жизнерадостный балконище![4] Шаг шагнёт… Господи! Да откуда ж это божественное «трясение белых персей»!?.. Святая песнь литавров!
– Ну-ну…
– Веришь… Только увидал в первый раз – мой автопилот мигом и взлети!
– Повыше солнца? – хохотнул Гордей.
– Выше, ниже… Не приглядывался… Хотя… Стою, рога в землю… И ловлю себя на том, что не отдеру глаз от её ног. Мда-с… Как замечено не мной, «красивые женские ноги – это возможность для мужчины мечтать, не поднимая головы». И разготов уже мой агрессор задружиться с этой анакондой… Да только нужна она мне как столбу гинеколог. А… Гляну-погляну на ладушку… Жаром так всего и осыплет!
– Ты смотри, какой борзовитый этот клопик из семейства вшивых! – Гордей хлопнул Валерку по загривку. – Что ты несёшь? В огороде госпожа Бузина, а в Киеве дорогой товарищ дядька!.. Увидал столичанку и затоковал. Грех его распирает!
– Скорее, страх. Ну прямушко смерть птенцу!
– Кончай пи́сать кипятком. От дурило! Да сколь можно повторять? Как боишься, всегда хуже! Лиха всё равно не минёшь. А только надрожишься. Может, что интересно, то судьба твоя. А ты – страх! Тебя не кликнуло приаукаться к этой тетёрке? Ещё не подкатывал шары? Не предлагал ей в вечную безвозмездную аренду руку, сердце и прочие-другие родные причиндалики?
– Не по теме… Не по сезону, боцман, шелестишь. Будет тебе…
– А чего будет? Ну? Чего? Сам же, сватачок,[5] сколько раз хвастался? Лечу на своём железном конике мимо какой дярёвни. Завидел раскормленную девахулю. Подворачиваю. Это ж, может, по мне скучает моя ж дорогая «ледя для наслажденья»! То плюс сё да и – иди, иди за меня! А тут что, смеляк? Назад пятками?
– Сравнил! То наши. Деревенские «девственницы Солнца». Что с ними, с деревянными дурцинеюшками?.. А эта… Кирпич с неба! Всего так и одела страхом. Веришь, яйца со страху в тоске замирают! Достаёт из дипломата нашу районку, хлоп сине крашенным коготочком в писульку про мои велопробеги:
– Это про вас написано?
– Да, – говорю.
– Растёте. Теперь вот будет и в нашем журнале очерк.
– А что такое, – валяю ваньку, – очерк? От слова очернить?
– Очертить!
– Не легче. За что ж меня чертить чёртом каким?
Смеётся. Изливает бодрость. А у самой лицо грустное-грустное. Ну, застоялое:
– Очерк, – говорит она, – штука положительная. Прочитают девчата. Со всей страны письмами закидают.
– Недурственно, – щёлкнул Гордей пальцами. – Не жанили тебя районом. Так, можь, что интересно, всей державой женим на крайняк?
И замурлыкал со скуки, безразлично так вадим-забабашкинское:
– Петухам говорили курочки,
Расправляя из перьев юбочки:
– Мы от вас, ей-богу, устали:
Накурили тут, натоптали!..
Валерка обречённо помолчал, потом опасливо шевельнулся:
– Ну… Иль мою звезду сшибила шальная комета? Ты знаешь, что она поёт? Не в масть мне её песенки… "Человек вы, говорит, грамотный. Напишите о себе всё сами. У меня такая метода. Я боюсь неточностей". Видал, блин горелый, у неё метода! Да нужна мне её метода, как собаке боковой карман! А ну сфилонила эта большеухая лиса? Наша разведка слегка догадывается, под что она заточена… Не слишком ли горячо повела дело? Нету ли за этой за методой чего такого-этаковского?
Поднимая над головой руку с выставленным вверх указательным пальцем, Валерка неопределённо-замысловато вертит им. Будто ввинчивает во что-то невидимое.
– Мне, конечно, – продолжал он, – пасты не жалко. Пожалуйста! С картинками могу расписать свои велосипедные страсти. Только думка скребёт меня… Вон был до неё один из нашей из районки. Попросту! Минутку побазарили под лозинкой у моего недоскрёба и привет семье! А эта, вишь, с методой… Нужна мне её метода, как кенгуру авоська. Однако… Что там ни толкуй, а такие красули ко мне в гавань никогда не заплывали. Стою я у себя в розах, тихонько пою им свои серенады… Я только завидел эту тралю поверх лопухов, так и ни с места. Примолк. Как стоял у себя в розах, так и стою пнём. Краснею розою.
