В киевских яблоневых садах – красно, запах спелых яблок сводит с ума. Ночью дрогнет ветка яблони от ветра, обрушится спелое яблоко на гонтовую кровлю, звонко лопнет пополам. Убилось яблоко.
Колюта задумчиво усмехнулся. Где сейчас у него те гонтовые кровли? За много лет жизни в Плескове, а после в Киеве, бывший гридень навык к иным кровлям, камышовым да соломенным. Хотя вот и сейчас по камышу хорошо было слышно, как скатилось спелое яблоко наземь. Не забыть бы утром его подобрать – жалко, если пропадёт.
Яблоневый сад на Оболони был невестимо чей, хозяин давным-давно погинул в войне Ярослава с печенегами, но тридцати лет с его исчезновения ещё не миновало, а потому никто не отваживался наложить лапу на достояние великокняжьего воя. Так и догнивал в саду понемногу глинобитный дом, крытый камышом, служил долгими зимами приютом для калик перехожих. Навсегда же поселиться там никто не отваживался.
Впрочем, тридцать лет миновало как раз в прошлом году, – поправил себя Колюта. – Тридцать лет в одно лето – что разгрому печенегов от Ярослава, что смерти Мстиславлей, славного черниговского князя Мстислава Владимирича Лютого, что заточению его господина, Судислава Ольговича. И его холодной и голодной жизни – тоже тридцать лет миновало в прошлом году. Может быть, уже в этом году появится охотник тут поселиться, можно будет забыть про временный приют, хорошо послуживший Колюте в прошлые годы. Одно к одному, раз уж и так всё рухнуло, так и жалеть теперь про то нечего. Новое пристанище найдём. Хоть в Берестово подавайся – за время своей тайной киевской жизни Колюта уже не раз менял свои приюты, раз и в Вышгороде зимовал.
И всё-таки бывший гридень не плакался на судьбу. Судьба была ровно такой, какой он её выбрал когда-то. Не тогда, когда порешил идти служить князю Судиславу, сорок с лишним лет тому, совсем ещё мальчишкой, отроком несмышленым, только недавно наловчась держать в руках меч, щит да лук. А тогда, тридцать один год назад, после несчастливого белозёрского нятья Судислава. Тогда он мог (а не мог, Колюто, не мог!) порешить иначе. Когда очнувшись, узнал про судьбу князя и дружины, мог бы махнуть рукой, как иные из воев, а и гридней даже – мол, не так велика оказалась удача того князя Судислава, чтоб ему служить и дальше. А иные и так рассудили – не столь уж и долго кормил их князь Судислав в своём терему, чтобы служить проигранному делу.
Колюта не осуждал решивших так. Но сам он выбрал иное.
Будь живы те, кто тогда погиб… всё поворотилось бы иначе. Но всё сбылось так, как сбылось.
Вот в тот день, тридцать один год тому, Колюта мог и перерешить свою жизнь иначе. Только…
Только что это была бы за жизнь?!
Жизнь предателя?
Отступника?
Колюта дёрнул щекой и, поняв, что ему больше не заснуть, поднялся с брошенного на лавку рядна. Высек огонь. Трепещущий огонёк на светце осветил небольшое жило, колченогий стол и на нём – глубокую глиняную чашку с яблоками, висящий на стене короткий топор. Сел к столу, с хрустом откусил от яблока, задумался.
Второй раз у него была возможность всё изменить после смерти князя Судислава. Передать Всеславу Брячиславичу грамоту господина, а после… а что – после? Никакого «после» для Колюты уже не было, дальше он мог только продолжать делать то же самое.
Так и теперь.
Слух о том, что схваченного обманом полоцкого князя держат в его же терему в Берестове под неусыпной охраной, пронёсся по Киеву уже в начале зарева, с месяц тому назад. И сразу же тот слух стал постоянной головной болью для Колюты.
После того, как ускакал в Полоцк с донесением о зимнем походе Горяй, да так там и погинул без вести и навести, бывший гридень Судислава Ольговича, а ныне зажившийся в Киеве калика остался почти что один.
Что у него было?
И кто у него был?
Было у него невеликое бремя серебра, хватило бы, пожалуй, небольшую торговлю открыть, соль развозить из Киева в древлянскую сторону, а больше и ни на что.
И было у него пара знакомых в городовой страже, волхв в Вышгороде, которому самому впору таиться от великокняжьих воев, да мальчишка-холоп в Берестове, тот, что зимой рассказал ему о готовящемся походе Ярославичей на кривскую землю.
В Берестове!
Но Бус, про которого всё время помнил Колюта, служил в Берестове не в терему у Всеслава, а в великокняжьем. И что скажет мальчишка-холоп, кривич, если попробует сунуться на Всеславль двор, а приставленные стеречь страшного и драгоценного пленника вои спросят у него, что ему надо? Начнёт околесицу плести, про то что, заблудился, а то про то, что соли в долг попросить пришёл?
Нет, тут следовало всё как следует продумать. Так, как Колюта навык делать за все долгие двадцать три года служения Судиславу Ольговичу в порубе, да за четыре года служения ему же в монастыре. Да и за время службы у Всеслава, тоже уже немаленькое, никто так и не смог угадать в калике оторвиголову-гридня. Да и забыли все давным-давно про гридня Колюту за тридцать лет, а кто и знал его, так либо думает, что он умер, либо сам в могиле. Потому они с Всеславом тогда, четыре года тому, так и порешили.
Собственно, помочь Всеславу убежать не столь уж и сложно.
Нужны только люди.
Сделать подкоп. В Берестове это сделать будет трудно. Очень трудно. Берестово – село великого князя, там все друг друга знают, каждый человек на виду. Но и это преодолимо.
Бежать… а куда бежать полочанину? В Полоцк, вестимо. Это понятно, к жене и детям… детям. А полоцкие княжичи, Рогволод и Борис…
Колюта застонал, схватясь за голову, вновь утыкаясь в ту же самую беду, что и до того.
Нужно узнать, где княжичи.
Нужно вызнать, как подобраться к Всеславу, заслать к нему человека, хотя бы одного.
Нужно проложить тропу для бегства.
И самое главное, самое первое – нужно побывать там, в кривской земле, посмотреть, что там и как.
Тем более, что пришла пора исчезнуть из города, где Колюта изрядно намозолил людям глаза. За четыре года он несколько раз покидал Киев, уходил в Чернигов, Вышгород, бывал и в Переяславле. Для калики – обычное дело.
И исчезнуть лучше всего – немедленно.
Великий тысяцкий Киева, воевода Коснячок хмуро глядел исподлобья, так, словно сожрать хотел своего верного воя. Борис поднял голову, встретился взглядом с воеводой, чуть дрогнул в душе, но глаз не опустил. Не хватало ещё. Был бы виноват в чём – иное дело, а тут-то с чего?
