Крытый бычьими шкурами возок перевалил через снежный перемёт на дороге и остановился. Обе лошади, тащившие возок, часто мотали головами, пуская густую пену. Пена тут же леденела на железных кольцах упряжи и свисала вниз неопрятными сосульками.
– Лошади приморились, барин, – ямщик высунул голову из огромного тулупа, – имям отдохнуть положено…
Поручик Егоров оглянулся. Два сменных конвойных казака из Сибирского войска равнодушно глядели мимо поручика. Их низкорослые киргизские лошадёнки совсем не приморились, даже, наоборот, протестовали против остановки и желали двигаться дальше. Мерин же, что вёз в седле поручика, конь высокий, вроде сильный, мотал головой заодно с повозочными русскими лошадьми. Выражал тем мотанием крайнюю усталость.
Конвойные казаки приблизились. Один, совсем молодой, только-только борода обозначилась, звонко, на всю поляну сказал:
– Кормов много потребляют ваши русские лошади, ваше благородие! А у нас в Сибириях откуда корм для таких прожор? Вот ваши лошади и приустали…
Поручик Егоров на явную колкость не ответил. Казаки, да ещё сибирские. Откуда в них будет почитание чина и верное понятие дисциплины?
– Где обывательская подвода? Почему отстала? – вопросил поручик, но силы и нерва в своём голосе не услышал. Так, шипенье какое-то… На таком морозе, впрочем, не гаркнешь. В лесу, что стоял впереди и куда еле видно уходил с поляны тракт старомосковской торной дороги, нечто гулко треснуло. Будто пушка выстрелила. Потом там, в отдалении, треснуло ещё и ещё.
Сзади конвоя засвистели, закричали. Что кричали, не разобрать. Поручик оглянулся. Обывательская санная подвода, крытая медвежьей полостью, при двух конях в запряжке, ходко приблизилась. На месте возничего сидел с вожжами староста села Успенье, где вчера ввечеру сменился очередной конвой, да сменили лошадей. Да где, кстати, хорошо отужинали, а поручику Егорову шепотком намекали про тёплый ночлег, а громко говорили про ненужную торопливость, вредную в Сибири. Вот этот староста и намекал, и говорил…
* * *
По особому, тайному предписанию Тайной канцелярии Её Императорского Величества Екатерины Второй, ночлега для особо опасных преступников не предусматривалось. Тот преступник сидел в крытом чёрными шкурами возке. И не видеть его лица, и никогда не говорить с ним, а только что слышать его, мог лишь старший конвоя, поручик Петербургского охранного гарнизона особой его фельдъегерской тайной части Александр Егоров. Остальным людям на десять шагов к возку подходить запрещалось. На этот запретный случай поручик Егоров имел саблю и два пистоля при постоянных зарядах. Ну и казачий конвой – обязательно сзади.