Трек: The Reach of Your Godhood – Bear Mccreary
– Осторожней, – произносит слепой старик, спускаясь по длинной лестнице в темный подвал под домом и скользя по поверхности каменной стены рукой. – Ты не должен пролить ни капли…
– Не пролью… – отвечает спускающийся первым мальчик.
В подвале его тонкий голос обрел эхо, а шаги, которые мгновение назад почти бесшумно ступали по влажной от утренней росы траве, стали сопровождаться поскрипыванием старых дубовых ступенек.
Мальчик не сводил глаз с густой багровой жидкости, что до краёв переполняла глубокую керамическую миску у него в руках и покрывалась рябью при каждом его новом шаге. Но, как только мальчик сходит с последней ступеньки, он тут же бесследно растворяется во тьме…
– Сейчас. Я включу для тебя свет, – снова раздаётся тяжелый, хриплый голос слепого старика с прикрытыми глазами.
И свернув налево вдоль стены, он с первого раза нащупывает переключатель:
Щёлк…
Под шум загудевшего автомата старого щитка и жужжание дросселей люминесцентных ламп под потолком подвала загораются два тускло мерцающих светильника, чьей суммарной мощи с трудом хватает, чтобы озарить центр довольно просторного помещения с опорными колоннами из бетона и толстенными трубами, изредка вздрагивающими над головой.
В центре же этого погреба расположились три массивных стола, заваленные безумным количеством колб, банок, а также посудой с различными материалами. Обстановка напоминала лабораторию средневекового алхимика, но несмотря на кажущийся бардак, инструменты, вместе с другими принадлежностями, размещались с учетом непоколебимой логики, так что, имея достаточный опыт работы здесь, всё необходимое можно было найти даже вслепую. Единственное, что сильно выделялось на общем фоне угнетающего подвала, так это взрывы пестрых красок, намертво въевшихся в поверхности столов. В особенности этим отличался центральный – тот самый стол, к которому нес наполненную кровью миску маленький мальчик.
– Я же сказал, что не пролью… – произносит он, как только ставит тяжёлую посудину на стол.
Лишь после этого мальчишка отрывает взгляд от собственного отражения на дрожащей поверхности жидкости и осматривается по сторонам.
– Почему это обязательно делать в подвале? – спрашивает он. – Здесь даже со включенным светом как-то жутко…
Мальчик внимательно вглядывался в проступающие из полумрака каменные стены подвала, что казался ему слишком большим и темным.
– А где ещё, по-твоему, этим заниматься? – держа закрытыми глаза, слепой повернул голову к парню, по-прежнему оставаясь в полутьме и касаясь пальцами стены с морально устаревшим выключателем. – Если люди увидят, они этого не поймут…
Но к тому моменту внимание мальчишки уже было поглощено самым пугающим для него объектом мрачного подвала – он исступленно уставился на один из заложенных проходов в углу помещения. Вот только кладка в нем была настолько старая, что уже наполовину обвалилась, и в ней зиял здоровенный пролом. Он наводил неподдельный ужас на мальчика таящейся в нем неизвестностью и непроглядным мраком, который сгущался за его чертой.
– А куда ведут эти проходы? – спрашивает он, продолжая прислушиваться к странным звукам, доносящимся из недр катакомб. – Ты когда-нибудь ходил туда?
– Нет. И тебе не советую, – отвечает старик. – Прежде чем построили этот особняк, здесь, кажется, было поселение бутлегеров, а потом – община сектантов. Так что будь осторожен – бог знает на что там можно наткнуться… Но хватит об этом. Пора за дело…
Несмотря на грозный тон, мальчик не сразу реагирует на это:
– Ладно, – произносит он и с неохотой отрывает настороженный взгляд от дыры.
Он протягивает руки к небольшой замызганной ступе – каменной чаше для толчения, а слепец велит ему:
– Сперва возьми немного…
Но мальчик оказывается шустрей старика:
– Знаю. Кошениль… – он берет горсть высушенных до состояния окаменелости темно-бордовых жучков – кошенильных червецов. – Мы же красную краску собираемся готовить?
– Правильно, – кивает слепой. – Но в этот раз, когда закончишь молоть, вместо воды добавь крови в пропорции один к двум – она намного гуще, чем вода…
После его слов в подвале начинают раздаваться странные звуки, будто кто-то скребётся – это мальчик принялся размалывать пестом1 окаменелые частички в ярко-красный порошок.
– А что делать с оставшимся оленем? Не оставлять же его там? – спрашивает мальчик, но тут же его собственные слова заставляют его прерваться на секунду и поморщиться.
Невольно перед его глазами вспыхивает образ, как буквально двадцать минут назад его отец – пожилой слепой мужчина – хладнокровно скользнул лезвием по шее дикого животного, которое вышло из заволоченного туманом леса на поляну заднего двора особняка и без страха подошло к старику, державшего клинковую бритву наготове…
Кровь брызгает, как из пульверизатора, распыленным облаком, которое рассеивается только после того, как олень упал…
– Конечно нет, – отвечает слепой. – Если оставить его там, могут прийти волки… Лучше мы используем его кости для грунта. Шерсть и кожу выварим на клей. А из глаз… а из глаз выделим пигмент для глаз…
Мальчик снова прерывается и впервые за это время оборачивается на отца. Он пристально смотрит на него примерно пару мгновений, прежде чем заметить и сказать:
– Ты испачкался…
По привычке мальчик указывает пальцем старику на край манжеты его рубашки, которая чуть выглядывает из-под черного пиджака.
